Все захлопали в ладоши, а Иван от неожиданности вздрогнул. В этот момент ему почудилось, будто на него охотятся и, как загнанного волка, обложили со всех сторон. Когда кольцо почти замкнулось, он выскользнул, но в отблесках заходящего солнца тотчас увидел сторожевую вышку с часовым и колонну заключённых, заходивших в открытые ворота зоны.
«Надо отказаться, – первое, что пришло ему в голову. – Там же территория “Дальстроя”».
– Ну и что? – говорил кто-то другой. – Ведь ты когда-то мечтал попасть на Алдан, мечтал, что будешь мыть там золото, как мыл его Кузьмич.
«Нет, отказываться нельзя, значит, так предначертано мне самой судьбой, предначертано свыше».
Зная, что таких, как Брукс, можно посчитать по пальцам, директор института остановил свой выбор на нём – опытном геологе, работавшем в суровом северном крае. В качестве напутствия Бергер сказал, что стране нужен второй Алдан, поэтому кроме Западной Сибири и Алтая институт будет заниматься изучением западной части Станового хребта и Патомского нагорья.
Так, неожиданно для самого себя Брукс оказался на Алдане – далеко от тех мест, с которыми были связаны первые открытия, радостные и тревожные дни его жизни. С самого начала всё пошло не так, как ему хотелось. Несмотря на то, что подготовку к предстоящему полевому сезону он начал ещё с зимы, проблемы оставались до самого конца. После команды директора института ему дали зелёную улицу. Даже Стрижов, начальник отдела материальных ресурсов, или проще – снабженец, и тот повернулся к нему лицом. Если раньше Сан Саныч говорил, что на его складе ничего для него нет, то теперь предлагал всё подряд. Так, совершенно неожиданно Ивану перепали собачьи спальные мешки, кухлянки и даже полрулона цветастой ткани для пошива пробных мешочков.
Площадь Брукса так же, как на Яне, оставалась белым пятном, поэтому ему предстояло изучить геологическое строение, составить карту и, возможно, даже открыть новые месторождения. Народ в его партии подобрался как-то незаметно, будто сам по себе. Сначала вместе с ним пришли коллектор Семён Иванов и горный мастер Егор Потехин, потом враз объявились техники-геологи Николай Серкин и Пётр Андрушкин. Все геологи, как на подбор, – молодые и сильные, с горящими глазами. Своим заместителем Иван назначил Андрушкина. По возрасту тот был даже старше его, но Пётр окончил геологоразведочный техникум и уже несколько лет проработал на Кольском полуострове. На плечи Андрушкина легла подготовка к экспедиции, он же отвечал за составление геологической карты. Потехин руководил шлиховыми поисками, на которые не без оснований возлагались большие надежды.
Вся зима ушла на сбор материалов и снаряжения. Возникла проблема с топографическими картами, которых в институте постоянно не хватало. В первое время в наследство от ушедшего Петракова Бруксу перешла потёртая карта миллионного масштаба. Обзорная «портянка», как назвал её Андрушкин, один сантиметр которой равнялся десяти километрам на местности, охватывала почти весь Алданский щит, занимавший десятки тысяч квадратных километров. На этом планшете его площадь работ оказалась почти рядом с базой Алданской экспедиции, хотя по прямой до неё насчитывалось больше двухсот километров. Южная часть площади попадала в единую горную систему Станового хребта, коричневой полосой протянувшегося с востока на запад. Извилистыми голубыми змейками горную систему прорезали Алдан, Олёкма и Чара. В них впадали более мелкие водные артерии, вбиравшие в себя другие водотоки.
Ближе к весне наконец пришла новая карта – трёхсотка. Так геологи называли среднемасштабную карту-трёхкилометровку. При первом взгляде на эту карту в глаза бросалась надпись «Генеральный штаб СССР», напечатанная заглавными буквами над рамкой с координатной сетью. Из-за этой надписи казалось, что карта предназначена для проведения боевых действий или, на худой конец, каких-нибудь штабных учений. На обратной стороне планшета красовались свежие институтские печати и жирные чернильные штампы с инвентарными номерами, пробивавшиеся на саму карту. Один из них говорил о её секретности, требуя к себе особого отношения.
Исследуя новый планшет, Брукс в полной мере оценил площадь предстоящих работ. Все десять тысяч квадратных километров теперь оказались как на ладони.
«Кругом одни горы и повыше тех, какие были на Севере, – думал он, испытывая необычное волнение, – но в основном среднегорье». Какой-то глубоко засевший страх мешал собраться с мыслями и увидеть то, чего не отобразилось на карте.
Реки паутиной растекались по обе стороны хребта. Самая крупная – Уранкит, петляла как заяц, и только в центральной части карты река приобретала более-менее прямолинейное очертание. В одном месте река делала кривой изгиб, протягивающийся на десяток километров. На севере почти под прямым углом она меняла направление и возле относительно невысокой горы снова резко поворачивала.