Прииск «Безымянный»

– Только ты и больше никто. – Иван говорил это искренне: с первого взгляда он влюбился в Настю и теперь мучился от неразделённой любви. – Твоей мамане мужик нужен, понимаешь, страдает она от неудовлетворённости.

Освободив руки, девушка рассмеялась.

– А где тут мужика найдёшь? Нормальных мужчин у нас нет. Кто на войну ушёл и не вернулся, как мой отец, а кто какой-нибудь недоделанный или пьяница, вроде соседа или наших охотников. Тут таких полдеревни, да только мамане они даром не нужны. Она же у нас ещё молодая. Катька-соседка говорит, чтобы она меньше думала о своём хозяйстве, а больше собой занималась. Да как это сделать? Маманя – главная кормилица, а мы с Татьяной только на подхвате: помогаем да что-нибудь вяжем или вышиваем.

Марфа, как рабочая лошадка, одна тянула тяжёлый воз. Видно, по молодости она столько всего натерпелась, что как могла оберегала своих дочерей. Но те видели, чего ей это стоит, и всячески старались помочь. Татьяна приноровилась вышивать, да так ловко у неё получалось, что её работы долго не залёживались. У всех соседей в домах красовались вышивки с полевыми цветами, спелыми ягодами или с красивыми видами Алдана. Настя больше занималась домом и стала первой помощницей матери.

Неожиданно девушка сменила гнев на милость – сделалась более покладистой. А когда услышала, что она самая красивая и Иван её любит, разрешила один раз поцеловать в щёчку. Парню этого только было и надо: за первым поцелуем последовали другие – более страстные и продолжительные. Девушка расцвела прямо на глазах, её нежность и отзывчивость покорили Ивана.

– Мы теперь всегда будем вместе, – шептал ей парень, – я тебя отсюда заберу. Как только устроюсь на новом месте, приеду за тобой.

В ответ Настя только улыбалась, думая про себя, что такого сокола в клетке не удержишь, если вырвется на волю – только его и видели. И всё же надеялась, что он приедет и увезёт с собой. Она понимала, что влюбилась и будет без него страдать.

Целый вечер они прогуляли по берегу Алдана. Настя показывала окрестности своей деревни, а Иван рассказывал о себе: как учился в Горном, как добирался до Магадана, где хотел работать и как оттуда его направили в медвежий угол. Потом как само собой разумеющееся поведал о случившейся трагедии. Настя не перебивала, но после его рассказа так разволновалась, что даже прослезилась. Непонятно как, они оказались в каком-то сарае, стоявшем на краю деревни. Никого вокруг не было, и, открыв дверь, Иван с Настей залезли на кучу сена, уложенного до самой крыши. Внизу шуршали мыши, холодным ветром трепало дранку над головой, а они ничего не слышали. Их горячие сердца переполняла страстная любовь.

* * *

Неожиданно заболел Сенькин. Весь день его морозило, а вечером поднялась высокая температура. Временами пилот терял сознание и даже бредил. В отличие от майора Сенькин никого не ругал, а говорил что-то бессвязное, никому не понятное. Казалось, что он призывает на помощь какие-то неведомые силы, чтобы они облегчили его страдания, но те не пришли. Врач признал пневмонию. Для лечения требовались дефицитные лекарства, которых в деревне сроду не видели, и Гаврилыч сказал, что его нужно срочно отправлять в районную больницу. Второго пилота чекисты считали главным виновником катастрофы, с причинами которой ещё предстояло разобраться, поэтому потерять подозреваемого – значило поставить крест на расследовании громкого дела. Вечером катером всех увезли в Хандыгу, а на следующее утро его вместе с Бруксом отправили в Якутск.

Поначалу Иван со страхом подумал о новом полёте. Перед глазами стоял разбившийся самолёт, и только от одной мысли о нём кидало в дрожь. Так продолжалось целый день, а потом парень, утешая себя мыслью, что выжившие в авиационной катастрофе дважды не разбиваются, смирился с неизбежностью. Когда самолёт набрал высоту, командир пригласил его в пилотскую кабину. Молодой человек подумал, что нарушил правила, но каково же оказалось его удивление, когда пилоты попросили рассказать о катастрофе. За отрогами Верхоянского хребта самолёт полетел над огромной равниной, закрытой плотным снежным покровом. Равнину прорезала ещё не закованная льдом широкая река. Это была Лена. Прильнув к окну, Иван увидел вереницы деревянных домов, протянувшихся вдоль речной протоки.

Столица Якутии встретила крепким морозом и ясным солнечным днём. Зима вступила в свои права. Больше чем на полгода затаилась северная природа в ожидании первого весеннего тепла. В Якутске пути-дороги Ивана и Сенькина разошлись. Пилота увезли в больницу, а геолога Брукса – в представительство «Дальстроя», откуда через неделю отправили в Верхоянск.

* * *

В геологоразведочное управление Иван добрался только в конце рабочего дня. Его встретил комендант – пожилой человек с вставными железными зубами.

– Присаживайся, не стесняйся, – узнав, откуда тот прибыл, пригласил к столу Сан Саныч. – Попьём чаю, а потом всё остальное. Спешить нам некуда, до утра ещё далеко.

От услышанного Иван поёжился – с дороги хотелось побыстрее куда-нибудь примоститься и на время забыть обо всём.