Приют

Церковь осталась позади, и я позволила себе стянуть с головы платок. Яринка сделала это ещё раньше, и теперь её ярко-рыжие волосы блестели на солнце.

Мы прошли мимо стадиона, где гоняли мяч мальчишки. Я посмотрела на них с привычной завистью — нам, девочкам, такие игры запрещались. Будущей жене и матери не нужно быть сильной и спортивной, на то у неё будет муж. Женщине же положено быть слабой и кроткой, потому что именно в этом заключается истинная женская сила. По крайней мере, так говорила наша Агафья.

Я не могла с ней согласиться, потому что росла там, где сила (общая, а не какая-то женская) нужна всем. Тайга не спросит твой пол, когда ты окажешься с ней один на один. В нашей деревне охотниками были как мужчины, так и женщины. Работать на огороде и со скотиной, строить избы, колоть дрова, удить рыбу, свежевать добычу и выделывать шкуры, шить, готовить, — умели все. И детей учили всему, не разделяя на мальчиков и девочек. Потому что девочка не умеющая добыть себе еду и разжечь костер без спичек, погибнет, оставшись одна. И мальчик не умеющий приготовить добытое, и сшить себе из шкур теплую одежду, погибнет тоже.

Кому-то это может показаться преувеличением, ведь мы жили всё-таки в деревне, в домах, хоть и глубоко в тайге. Какой костёр, какие шкуры? Но это были необходимые навыки на случай, если придётся бежать. Бежать в тайгу бросив всё, когда придут те, кому неугоден наш образ жизни. Я уверена, что кому-то удалось скрыться той страшной ночью, когда прилетели вертолеты. И именно благодаря этим навыкам, уверена и в том, что они выжили.

— Эй! — из раздумий меня вывел Яринкин голос, — Ты чего так на пацанов уставилась? Влюбилась в кого?

— В Муромца, — ответила я, и мы обе прыснули. Муромцем прозвали учителя физкультуры, который полностью оправдывал поговорку о том, что мужчина должен быть могуч, вонюч, и волосат.

Миновав стадион, мы направились к столовой — за воскресной службой следовал обед. На крыльце, поджав губы, высилась Агафья, поджидающая свою группу. На группы в приюте делили по возрасту. Восьмая группа — восьмилетние дети, девятая группа — девятилетние, и так далее. За каждой группой закреплялся свой воспитатель. Это не то, что учитель. Это, как нам объяснили, вторая мама. Хотя и я, и большинство девочек из нашей группы одиннадцатилеток, предпочли бы не рождаться вовсе, чем у такой матери. Не то чтобы Агафья была злая или особо противная. Строгая — да, но надо признать, что в большинстве случаев строгая справедливо по здешним меркам. Проблема заключалась в другом — Агафья ни разу никого не приласкала и не похвалила. Если девочка вела себя хорошо или делала какие-то успехи, Агафья её просто не замечала, но вот стоило провиниться… Из всех воспитателей приюта Агафья чаще всего наказывала своих питомцев розгами. Ибо сказано в Священном Писании: «Урок же ему урок, лоза же ему лоза».

Мне розог еще не доставалось. Благодаря всё тому же своему нерушимому правилу — слушаться и хорошо себя вести. Но когда мы приблизились к крыльцу, и я увидела, что Агафья, не замечая других девочек, неотрывно следит за мной, у меня зародилось нехорошее подозрение, что шанс отведать «лозы» наконец-то появился. Ноги ослабли, я невольно замедлила шаг. Что если Агафья узнала о том… о том, зачем я вчера лазила на дерево? Ой…

— Дарья, — сухой голос Агафьи заставил меня замереть на ступеньках крыльца, когда я уже думала, что все обошлось, — Дарья, задержись.

Вообще-то никакая я не Дарья. Родители дали мне имя Дайника. Дайка. У нас в деревне никого не называли именами, распространёнными за её пределами. Мы не хотели иметь ничего общего с тем, что принято там. Поэтому родители просто придумывали имена своим детям, или брали их из прочитанных ранее книг и просмотренных фильмов. И те, кто не родился в деревне, а пришел в нее уже взрослым, тоже переименовывались, как хотели. Получалось очень интересно и весело, не то, что здесь, где у каждого в приюте насчитывалось по несколько тёзок, и для того чтобы различать этих детей приходилось добавлять к имени фамилию.

Но через пару месяцев после того, как я попала сюда и начала привыкать к местным порядкам, Агафья отвела меня в церковь, где батюшка спросил, не хочу ли я принять крещение в православную веру? Вопрос был риторический, — не желающим креститься место только в тюрьме, как иноверцам, или того хуже — атеистам.

И меня окрестили Дарьей.

Я остановилась, уважительно склонив голову.

— Да, сударыня?

Агафья молчала пока все мои одногруппницы не прошли мимо, и не скрылись за дверями столовой. Потом сухо бросила:

— Приподними подол.

— А… что?

— Ты слышала, Дарья. Приподними свой подол.

Недоумевая, я ухватилась обеими руками за ткань сарафана и приподняла его, открыв ноги до середины голени.

— Выше, — велела Агафья.