Приют для бездомных кактусов

Это был уже новый, чужой базар. На нем было просторно; сверху огромные навесы, между рядами можно хоть танцевать. На входе была выложенная мелкими квадратиками картина, прославлявшая дары природы, и Бульбуль уже знал, что это называется мозаикой.

Посреди базара соорудили фонтан с фигурами. Три женщины с блудливыми лицами держали птиц, яблоки и цветы. Чуть пониже женщин били струи.

Народ на базаре поменялся; меньше стало мест, меньше продавцов. Исчезли книготорговцы, гончары. Дороже стал товар, больше развелось перекупщиков. Бульбулю тоже места не нашлось. Его помнили и помнили его отца, но говорили прямо: «Извини, самим негде…» Он уже ходил к тому времени без бинтов.

Он и сам чувствовал себя там неуютно. Да и свистульки… кому они сейчас нужны? Их можно теперь купить в магазине. Из пластмассы, легкие, дешевые. Кому нужны глиняные птицы? Рыбы?

Он прошел мимо фонтана и вышел из базара.

После восьмого класса он поступил в училище искусств. Родня одобрила его решение, и базар одобрил: учись, пока молод, а за прилавок встать всегда успеешь.

Характер его развивался в сторону замкнутости, сказывались последствия травмы. Заводить друзей не удавалось. Многих отталкивал его голос, сухой и неприятный.

Многих, но не Розу. С Розой у них получилась именно что дружба.

Роза жила в общаге. Когда-то училась, потом брала академ, потом еще что-то, из общаги ее гнали, но выгнать не могли. Паспорт она потеряла, восстанавливать боялась, вообще всего боялась и от этого вела себя еще более смело, разгуливая в короткой юбке. Поступать она сюда приехала откуда-то из России, мелькал в рассказах какой-то промышленно развитый город, где все пьют. За пределами общаги почти нигде не бывала, не считая кино и магазинчика напротив, откуда таскала хлеб и сигареты. «Даже на базаре не бывала?» – не верил Бульбуль. «Один раз зашла… Там все, лять, озабоченные…» – «Какие?» Роза затягивалась и аккуратно, колечками, выпускала дым. Просвещать Бульбуля доставляло ей удовольствие.

Это вообще была ее добровольная общественная нагрузка, просвещать таких вот телят. Специализировалась в основном на областных, которые часто и русский не знали и, разговаривая с женщиной, потели и мычали. С остальными, столичными, она просто дружила и стреляла сигареты. А с областными у нее пару раз чуть до загса не доходило. Но тут приезжала из области переполошенная родня и все фантазии насчет загса у своего непутевого Азиза или Болтабая быстро отбивала. Роза сама, правда, не стремилась в загс, ее вполне устраивали простые и легкие отношения. Областной на глазах набирался городского ума, начинал покуривать и бойко тарахтеть по-русски. Заметив такие успехи, Роза теряла к нему интерес и высматривала себе новый объект. Долгих перерывов в личной жизни Роза не любила.

Она водила дружбу со спекулянтками с Греческого городка, те таскали ей шмотки, и она предлагала их по общаге. Иногда подрабатывала моделью. На сплетни про себя реагировала болезненно:

– Я же, лять, не пью!.. – жаловалась Бульбулю.

Это было не совсем так. Изредка пила, совсем не пить в общаге было невозможно. Но, выпив даже каплю, мгновенно менялась. Из живой, как огонь, делалась неподвижной и мертвой. Застывала на час или два, с трудом понимая, где она и кто вокруг.

Один раз приезжала к нему позировать. Сидела на табуретке возле электрообогревателя, Бульбуль старательно переносил на ватман угловатые линии ее тела. Не получалось… Нужно было, наверное, больше сеансов, но Бульбуль боялся, что пронюхают соседи, на следующий день весь базар будет язык чесать. Новый базар, конечно, не прежний, но очень многие там еще помнили его отца, деда. Приветствовали его, когда он туда заходил, уступали в цене. Если там узнают, уже не зайдешь, взглядами сожгут.

Да и позировала Роза плохо, вертелась, как на углях. Только если перед сеансом дашь немного вина, тогда застывала. Но в тот раз вина у Бульбуля не нашлось, хотя ведь предупреждала. Собрался сбегать, но было поздно и всё закрыто. Пришлось рисовать так. Фигня вышла, ватман жалко.

У него были сложности с человеческим телом, особенно с обнаженкой. Предметы, гипсы-мипсы, с этим было в порядке. По лепке он вообще считался звездой. Если только не человека. Не получалось у него с людьми, пропорции плыли. Может, сказывался мусульманский запрет людей изображать: сидел где-то в крови и мешал грамотно компоновать фигуру.

Розу всё-таки турнули из общаги.

Пожалев, он пустил ее на два дня пожить. С условием, что будет позировать.

Она приехала к нему вечером с сумками. Сама привезла вина, долго не поддавалась пробка. Они чокнулись пиалками, и она пошла к табурету, стягивая по пути платье. Он разминал глину и поглядывал на ее манипуляции. Каркас фигуры был заготовлен заранее.

И снова не получалось… Глина не слушалась его.

Был час ночи. Роза сидела на табуретке и глядела совиными глазами.

Он допил вино и снова набросился на глину. Ничего не выходило. Глина смеялась над ним. Еще добавился шум в голове. Вино действовало на него совсем по-другому, чем на Розу. Толкало к поступкам и экспериментам.