Приют для списанных пилотов

— Ты вот что, возьми, — Белов полез в карман.

Я остановил его. В те дни многие, чем могли, готовы были помочь нам, бывшим народным депутатам. Врач поликлиники, куда я обратился с зубами, тут же отвела к стоматологу, и она вне очереди удалила осколки зуба. Друзья, писатели, предлагали свою помощь, жилье, деньги.

Глава седьмая

Собрав вещи, я позвонил своему товарищу Валентину Свининникову и он отвез меня на аэровокзал. Там я сел в автобус и уехал в аэропорт Домодедово. Билетов на Иркутск не было. Я пошел искать знакомых летчиков. Встретил Чичина. С ним мы начинали летать лет тридцать назад вторыми пилотами на Ан-2. Увидев меня, он до хруста отвернул свою длинную гусиную шею. Я вспомнил: в августе девяносто первого он вел собрание летного состава с целью лишить меня депутатских полномочий. И после организовал обращение в газету вместе с моим соперником на выборах, командиром Ту-154 Чикаловым: мол, его, сукина сына, за нелюбовь к Ельцину, за сопротивление реформам надо отозвать. Но ничего у них не получилось.

— Будь моя воля, ты бы у меня пешком в Иркутск пошел, — прищурившись, злобно бросил мне через плечо прилетевший бортинженер из экипажа Проклина.

— Желательно по этапу и в кандалах, — в тон продолжил я. — Только позволь поинтересоваться, за что?

— За то, что был с Хасбулатовым, — процедил бортинженер. — Хотели всех перевешать.

— А-а-а, — догадливо протянул я. — Виктора Астафьева прочитал.

— Да, он говорит, никакой ты не писатель.

— О Господи! По-моему, я этого нигде не утверждал, — через силу улыбнувшись, сказал я. — Писатель теперь у нас один — Ельцин. Вон какие драмы заворачивает! А конкурентов — или снарядами, или прикладом, — я попытался показать выбитый зуб.

— Почему же вас всех не перебили? — не выдержав моей улыбки, взорвался бортинженер и, выматерившись, пошел прочь.

«Что ж, надо быть готовым и к такому», — с грустью подумал я.

Бортинженер выразил не только свою точку зрения. Потом у меня еще не раз спросят: «Почему одних убили, а вы остались живы? Какого черта сидели там в Белом доме, а не ушли к хозяину?» Я мог бы, конечно, ответить, что даже среди омоновцев не все оказались упырями. Более того, один из офицеров, когда депутаты вышли из Дома Советов и ждали обещанные автобусы на ступеньках лестницы, громко сказал Бабурину: «Сергей Николаевич, мы гордимся вами!»

Этим он еще раз доказал, что за семьдесят столько раз проклятых демократами лет скотами стали не все. У многих разрывалась душа — стрелять по своим, такое и в кошмарном сне не приснится. Да и у тех, кто нажимал на курок, свербила душонка — сегодня ты, а завтра тебя.

Но в тот момент мне стало почему-то жаль себя, уцелевшего, не знающего, как жить дальше, стало жалко обманутого бортинженера, который говорил, скорее всего, не свои слова и ненавидел меня не своей ненавистью. И не его вина, а скорее наша общая беда — нежелание и неумение думать и решать самостоятельно — заставляет таких людей сидеть у телевизоров и сглатывать хитро приготовленное варево из сплетен, инсинуаций и тенденциозно поданной правды. Я заметил: многие люди привыкли считать до трех, а чаще всего до двух. Ты за кого? За Горбачева или Ельцина? Чуть позже — за Хасбулатова или того же Ельцина? И вроде все ясно: кто против, тот — враг. Сейчас для них такими врагами были обозначены бывшие народные депутаты, а в данном случае — я. Но, с другой стороны, что стоили мои переживания, обиды по сравнению с горем тех людей, кто потерял в октябрьские дни родных и близких.

Взял меня на самолет командир Игорь Васильев, которого я знал давно. Взял без лишних вопросов и разговоров. Чего задавать вопросы и травить душу, и так все ясно. Все по телевидению видели расстрел. Одни плакали от унижения и обиды, другие аплодировали. Уже дома я понял: сочувствующих тем, кто остался в Белом доме, все же было больше. Особенно много их оказалось в моей родной эскадрилье. Но в том полете бортпроводницы были со мной официально вежливы, они были тоже против Руцкого и Хасбулатова.

— Мафия, — сказала самая бойкая из них. — Нахапали. Быть у власти и ничего не взять! Не верю я им. Чеченцы все рынки заполонили, а мы у них вместо рабов. И пляшем перед ними лезгинку.

— Да мы же не Руцкого с Хасбулатовым защищали, а закон, Конституцию, Советскую власть! — уже по инерции возражал я. — А лезгинку можно танцевать, но и свои танцы не забывать.

— Конституцию? Да кому она была нужна, советская? — фыркнула бойкая.

— Так Ельцин на ней клялся! И растоптал.

— А какая разница? Сказали — новую примем.

— Вообще-то, девоньки, Конституция не колготки, — усмехнувшись, сказал я. — Порвали, достали новые. Он и новую разорвет.

— Не разорвет.

— Откуда такая уверенность? Он столько раз уже обманывал. Когда ему было надо — обещал одно. Добившись своего — делан другое.

— Обманет, конечно, обманет, — неожиданно поддержала меня молчавшая до сих пор девушка. — Они там, наверху, только власть делят, а нас везде обманывают. Вон, сегодня в магазине на несколько тысяч надули, и пожаловаться некуда.