Приют для списанных пилотов

На перекрестках к машинам то и дело бросались подростки, они предлагали протереть лобовое стекло, заодно совали в окна печатную продукцию о самых известных проститутках и криминальных авторитетах Москвы. Перед въездом на Кольцевую дорогу, на заправочной повторилось то же самое: мальчишки устроили соревнование, вырывая у Ольги Филимоновны заправочный шланг, предлагая за небольшую плату залить бак. Николай, как джентльмен, перехватил у нее шланг, показал ребятам, что с этим делом он справится сам, хотя Оболенцева все равно сунула им какую-то мелочь. Заливая бак, Порогов думал, что в принципе он недалеко ушел от этих подростков, ну чем та думская биржа, на которую он ходил в последнее время, отличается от этой. Он вспомнил, как, проезжая по Москве, Ельцин остановился возле торгующего у дороги подростка и похвалил его за предприимчивость. Об этом тут же всему миру поведало телевидение: мол, вот новое поколение уже начинает приспосабливаться к рыночной экономике. «Было бы неплохо, если бы при дороге он поставил своего внука, — сказал тогда Николай. — Но нет, отправил учиться в престижный колледж в Англию».

После заправки Николай прикрыл глаза, сделав вид, что дремлет, но это не мешало ему определить: свернув с Кольцевой, они едут на северо-запад по Волоколамке. За окном мелькали бетонные столбы, размеченный белыми полосами темный и как будто выглаженный асфальт мягко и упруго ложился под колеса, белые, поставленные на ребро пчелиные соты многоэтажных домов, отодвигаясь от дороги, уходили за деревья, и надвигающаяся земля уже напоминала ему вполне привычный сибирский пейзаж: сосны, березы, дачные домики, за которыми были видны далекие, будто нарисованные купола церквушек. И небо над ними уже не казалось низким, оно как будто приподнялось, стало шире и светлее. Казалось, весь окружавший и видимый мир разворачивался вокруг оси, которая каким-то непостижимым образом умудрялась быть все время в несущейся с огромной скоростью машине.

После разговора с Полищуком, когда ему ясно дали понять, что нельзя в одну и ту же воду входить дважды, Порогов решил больше не пытать счастья в Иркутске. Его счастливые годы остались в прошлом, и он впервые пожалел, что вся его летная карьера так внезапно закончилась. О том, что он не стал политиком, Николай никогда не жалел, понимал — не его это дело. И все же после роспуска Комитета по спорту Порогов, не зная, чем себя занять, чувствовал себя одиноким, потерявшимся, никто в нем больше не нуждался, телефонные звонки смолкли, жизнь отключилась сама, должно быть, не видя в нем никакого проку.

Поначалу Николай ждал предложений, ему казалось, что он имел все же какую-то цену: есть накопленный опыт, есть знакомства, связи. Его хорошо знали те, кто и нынче, в подтвержденном депутатском качестве, мелькал и вещал на каналах телевидения. Он думал, что может быть полезен, как имеющий уже определенный опыт специалист, который знает не только аппаратную, но и депутатскую работу. Но и они почему-то в его услугах не нуждались. Впервые в жизни у него появилась уйма свободного времени. Раньше ему казалось это недосягаемой мечтой. И вот теперь, получив долгожданную свободу, он не знал, что с нею делать. Раньше казалось: уйдет на пенсию, уедет в деревню и будет писать книги. Но после своей последней книги о войне в Боснии, которую начал, выкраивая свободные минуты, еще в окопах и продолжил в Москве, он больше не написал ни одной строчки. Москва, как капризная любовница, любила деньги и требовала их на каждом шагу. Николай знал: газетными статьями много не заработаешь. В патриотических изданиях вообще не платили гонорара, а про правительственные он и думать не смел — туда таких, как он, не подпускали на пушечный выстрел. Власть поменялась, а лакеи остались. И уж они-то свою кормушку берегли пуще, чем Кощей иглу. По инерции Николай приезжал в Думу, заглядывал в знакомые кабинеты. Нахваливать себя и говорить о своих способностях уже больше не хотелось. Он понимал, что девушке в семнадцать лет нет особой нужды нахваливать себя, все понятно без слов. Мужчине за сорок надо вести себя с достоинством и не суетиться перед клиентом. Больную, побитую собаку видно за версту по опущенному хвосту и голове, безработных — по взгляду, они все на одно лицо.

Если бы ему несколько лет назад сказали, что его будут приглашать на дачи для распилки деревьев и что главным его рабочим инструментом, которым он станет зарабатывать на жизнь, будет бензопила, он бы весело посмеялся и сказал, что такого не может быть, потому что не может быть никогда. В свое время Порогов был первоклассным летчиком, государство затратило на его профессиональную подготовку немалые деньги и теперь стараниями Полищука и пришедших к власти реформаторов он стал никому не нужен. С работой на государственной службе тоже не получалось. Был еще один выход: зарегистрироваться на бирже труда, но такое продолжение биографии Николай считал для себя равносильным смертному приговору.