Приют Грез

Слышу до сих пор, слышу до сих пор
Песню юности моей -
Сколько рек и гор, сколько рек и гор
Развели нас с ней!
Ласточка в мой дом, ласточка в мой дом
Прилетала каждый год -
А теперь о чем, а теперь о чем
Она поет?

Фриц всем телом вжался в кресло. Эрнст, взволнованный до глубины души, безумными глазами глядел на Элизабет. В мерцающем пламени свечей она казалась ему белым ангелом.

Милый отчий край, милый отчий край,
В заветной стороне
Хоть разочек дай, хоть разочек дай
Побыть - пускай во сне.
Как прощался я, как прощался я,
Думалось, весь мир отныне - мой,
А вернулся я, а вернулся я
С пустой сумой.

От кресла, в котором, съежившись, сидел Фриц, донесся короткий сдавленный звук, похожий на сдерживаемое рыдание. Эрнст прошептал себе под нос: «Миньона, настоящая Миньона», - его кулаки при этом машинально сжались и разжались.

Ласточка летит, ласточка летит
В свой скворечник по весне,
Кто же оживит, кто же оживит
Пустое сердце мне?
Ах, не принесет, ах, не принесет
Счастье ласточка с собой.
Но она поет, но она поет,
Как той весной.

Фриц сидел неподвижно. Эрнст чувствовал, что его глаза пылают. Он вскочил, подошел к Элизабет и молча повел ее из комнаты. Фрид и Паульхен последовали за ними. Один Фриц остался в темной мастерской, заполненной ароматом роз и красными отблесками свечного пламени в вине.

- Пусть он побудет один, - сказал Эрнст, выйдя на улицу. - Давайте прощаться.

Фрид отправился проводить Паульхен, а Эрнст с Элизабет пошли бродить по ночным улицам.

Звезды мерцали во всем своем великолепии. Элизабет остановилась и прошептала:

- Звезды…

«А ты - золотая арфа, на которой природа наигрывает свои напевы», - подумал Эрнст.

Свет фонарей блуждал по их лицам. В воздухе стоял густой аромат садов. Эрнст взял Элизабет под руку и свернул в липовую аллею на городском валу. Сонно урчала река. Липы шумели кронами.

Элизабет опять замерла на месте и прошептала:

- Эти липы…

Эрнсту показалось, будто все неузнаваемо изменилось - звезды, река, липы. Будто он их никогда и не видел раньше. Внезапно по его телу пробежала дрожь, а душу охватила невыносимая тоска. Все его мысли словно получили серебристое обрамление. Он остановился как вкопанный и с трудом выдавил:

- Элизабет…

Она молча глядела на него.

Это длилось долго.

- Элизабет… - Он опустился перед ней на колени.

Его захлестнуло темной волной и понесло куда-то к неведомым землям, серебряным землям любовной жажды.

Вдруг он ощутил на своем лбу ее слезы.

- Элизабет! - воскликнул Эрнст и заключил ее в свои объятья. - Ты! Ты! Ты - ночной покой и звезда моей тоски! Обними грезами своей души мою безумную жизнь!

Продолжая плакать, она прижалась головой к его груди. Эрнст почувствовал себя королем, у ног которого лежали чужие короны. Его родная земля неизмеримо раздалась во все стороны, и над ней замерцали мирные звезды.

Так он стоял под стенами собора, вслушиваясь в бурные откровения своей души. Внезапное осознание выпавшего ему счастья окатило его стремительной волной, Эрнст с торжествующим воплем подхватил Элизабет на руки и бросился в темноту.

- О мой светоч… Мое блаженство… Моя мечта…

Он бережно опустил ее на землю и заглянул в глаза.

А она вдруг сказала:

- Я люблю тебя…

И крупные слезы выкатились из ее глаз.

В мансарде Фрица перед портретом Лу горели темно-красные свечи. Пламя их колебалось и дрожало, так что казалось, будто прекрасные глаза изображенной на нем женщины поблескивали, а розовые губы вздрагивали.

Фриц углубился в чтение старых пожелтевших писем. На его лице ясно читались мучившие его чувства. Потом он уставился невидящим взглядом в пространство, подперев голову рукой.

Тихо открылась входная дверь. Вошел Эрнст. Он тотчас понял, чем был взволнован друг, и крепко обнял его.

- Фриц…

Фриц вздрогнул от неожиданности и страдальчески улыбнулся:

- Дорогой мой мальчик… Жизнь безумна и удивительна… Но еще безумнее и удивительнее душа человеческая…

Эрнст помог Фрицу встать.

- Фриц, ты часто подбадривал меня в минуты отчаяния. Неужто теперь ты отчаялся сам? Посмотри, звезды светят нам в слуховое окно, наше Окно Сказок. Это наши звезды…

- Если бы можно было вырвать из груди сердце и на его место вложить холодную звезду, - горько улыбнулся Фриц, - было бы куда лучше… А подчас и легче…

- Фриц, разве не ты однажды сказал, что лишь страдания придают нашей жизни ценность? Что ты и не хотел бы прожить жизнь без страданий.

Фриц молча глядел в одну точку. Потом взял себя в руки и сказал: