Приют контрабандиста

Я не оправдывала Смирнова, ужасалась от мысли, что он ударил бабушку Нину, но чуточку грустила из-за его несостоявшегося примирения с папой. Папа заверил меня, что примирения и не требовалось – обида на родного отца давно испарилась, – хотя в его голосе мне отдалённо послышалась именно обида. Папа посетовал, что Смирнов в старости не изменился.

– Он всегда считал, что всё в жизни нужно заслужить. И сочувствие, и помощь, и любовь. Да, даже отцовскую любовь нужно непременно заслужить! Ведь мог спокойно, без выкрутасов, отписать тебе дом, но нет! Заставил тебя пройти через лабиринт, то есть заслужить дом, показать себя достойным наследником. «Будь достойным или прозябай». Это он часто повторял.

Я весело щебетала о головоломке и мимоходом упомянула могилу Смирнова в Кракове, которую, по словам Йозаса, навещали одержимые охотники за сокровищами – в надежде раздобыть невесть какие подсказки они порывались выкопать и вскрыть гроб, – и не сразу сообразила, что вообще-то сказала папе о смерти родного отца, а когда сообразила, притихла. Не поняла, расстроился он или нет. Наверное, расстроился. Я захотела сменить тему и повеселить папу своим нелепым страхом перед цыганами, но испугалась, что родопские цыгане выведут нас на связи Смирнова с калининградским Табором, и зачем-то невпопад спросила, почему папа столько лет хранит карточку из Кырджали. Он ответил, что сберёг её на память о детском увлечении развалками вроде той, где отец Браун нашёл шкаф с вымышленными книгами, не более того. Оживившись, я тут же отыскала соответствующий отрывок из Честертона и зачитала вслух:

– «У дома этого была одна странная особенность – верхняя его часть, наполовину разрушенная, зияла пустыми окнами и, словно чёрный остов, вырисовывалась на тёмном вечернем небе, а в нижнем этаже почти все окна были заложены кирпичами – их контуры чуть намечались в сумеречном свете. Но одно окно было самым настоящим окном, и – удивительное дело – в нём даже светился огонёк».

– Точно-точно, – рассмеялся папа. – И вот это «в нём даже светился огонёк» я считал идеальным началом приключенческой истории.

Мы поговорили о Честертоне, Грине, Майн Риде, а когда папа пожелал мне спокойной ночи и ушёл работать, я не удержалась и перечитала «Злой рок семьи Дарнуэй», затем открыла на смартфоне портретный снимок Смирнова и поразилась, до чего он похож на папу – неудивительно, что Смирнов, когда Гаммер разыскал его фотографию в рекламном журнале «Варяга», показался мне знакомым. Сейчас я подумала, что папа в старости будет таким же: с гладкой лысиной, белоснежным пушком над ушами, весь сухонький, аккуратненький, вот только глаза у него будут добрее.

В Родопах я многое узнала о своей семье, но хотела бы узнать больше. Надеялась найти в кабинете Смирнова фотоальбом, взглянуть на родных прабабушку и прадедушку. Если повезёт, откопать дневники, письма или что-нибудь вроде того. Верила, что в одном из дневников Смирнов упомянул и единственную внучку. Почему бы и нет? Ведь он видел меня двухмесячную. И открытку, в конце концов, прислал на моё имя. Осталось лишь добраться до банковской ячейки с ключами от запертых дверей Гнезда.

После разговоров с родителями мы с Настей ходили озабоченные, а Гаммер, созвонившись с папой, просто-таки сиял! Давид Иосифович расценил лабиринт мертвеца как самый настоящий «международный конкурс с внушительным призовым фондом». Причуды Смирнова его не смутили. Главное, что сын проявил сообразительность и «занял первое место».

Давид Иосифович захотел взглянуть на головоломку, словно речь шла о заковыристой олимпиадной задачке, и поинтересовался, появятся ли наши имена в краковской «Дженник Полски», где Йозас опубликует решение головоломки и объявит охоту за сокровищами завершённой. Попросил непременно раздобыть экземплярчик газеты, чтобы вставить её в рамку и повесить на стене в гостиной, возле школьных грамот Гаммера, а лучше – десять экземплярчиков на случай, если придётся раздавать их ближней родне. Анна Сергеевна тоже похвалила сына, но, кажется, больше порадовалась не «солидной награде», а тому, что он много времени проводит на свежем воздухе.

Мы с Настей подшучивали над Гаммером. С улыбкой признавались ему, что завидуем, ведь нас с победой в международном конкурсе никто не поздравил, а ещё мы уже без шуток жалели, что не можем разделить эту победу с Вихрой. Зато втроём зашли на стрим к Богданчику, посмеялись над тем, как он снимает глухоньких слепеньких котят соседской кошки, и побросали ему в чатик «кул-стори-бобов». Настя задонатила Богданчику тридцать левов, и он, забыв о котятах, помчался рассказывать Станке, что стал профессиональным стримером.

Пригласить Богданчика в гости мы не решились. Страхил племянника не отпустил бы. Между тем задумались, как поступить с Гнездом стервятника. Догадывались, что рано или поздно захотим его продать, и спорили, сколько нам заплатят за такого ухоженного и всего из себя каменного исполина.