Приют на свалке

— Не за что, не за что, — проворковал он, поднимаясь. — Ах да! Можете еще вот такое лекарство давать, если заживать рана плохо будет, — он быстро нацарапал что-то на небольшом клочке бумаги. — Вот, девушка, держите.

— Спасибо, господин Збаражский, — еще раз поблагодарила Клео.

У Марка сильно кружилась голова, окно и стены вертелись над ним все быстрее. Он не мог сосредоточиться, чтобы сообразить, что происходит. Закрыл глаза. Услышал, что дверь закрылась.

— Марк, — склонилась над ним Клео. — Тебе дать что-нибудь?

Он чуть качнул головой: "Нет"

— Может, обезболивающее? — голос у Клео тревожный и виноватый. Наверно думает, что это произошло из-за нее.

Он снова отрицательно качнул головой, а через мгновение кровавая темнота набросилась на него. Ему то и дело мерещились когти хищника, он пытался вжаться спиной в мусор на свалке, боялся распороть бок обо что-нибудь, но лежалось удивительно удобно, только тело затекло. Марк начинал ворочаться. Поднимался, и когти вспарывали живот и бок. Сквозь боль он хватался за края постели, чтобы хищнику не удалось утащить его с собой. Тьма уносила с собой страх и боль, а потом все начиналось сначала.

То, что майора ранило на свалке, не изменило решения Арташеса. Его будто разбудили по середине кошмара. Только что он видел дурной сон, в котором вот-вот должен был умереть. И внезапно — яркий дневной свет, все закончилось, на самом деле ничего не угрожает.

Конечно, он не преуменьшал силу Тимо, но в душе исчез парализующий волю страх, ощущение беспомощности. Теперь он приготовился сражаться. Если надо — до смерти. Сегодня погибло три человека — Карангело, Ле Пан, Бенни. Ранен майор. От добытчиков из уст в уста ходили рассказы о том, что произошло на свалке. О том, как они старались спасти друг друга: Александра — Бенни, а Филипп — Александру. А майор стрелял, спасая их всех…

Арташес не знал погибших, но пришло понимание того, что смерть — это не самое страшное. Может быть, одно-два ужасных мгновения, а после чернота. Но ты останешься в памяти у других героем. Это намного лучше, чем пресмыкаться перед каким-то отморозком, спасая себе жизнь.

Сейчас он жаждал, чтобы Тимо или его подручные снова дали какое-то задание. Не хотелось просто нажаловаться кому-нибудь из лейтенантов. Лучше раскрыть банду по-другому: они начнут заставлять делать его что-то, а он откажется. Будет драться, может быть, умрет, но не подчиниться. Тогда все выплывет наружу.

По дороге на занятиях или в столовую, прогуливаясь в коридоре на переменах, он пытался отыскать хоть кого-нибудь из обидчиков, а когда отыскивал, смотрел на них с вызовом.

Но удивительно — ни один не попытался приструнить Арташеса. Казалось, они даже избегали встречаться с ним. Может, потому что лейтенанта, который прикрывал их, убили? Арташес боялся и ненавидел Тендхара сильнее, чем майора. Он жил в приюте четвертый день, но, глядя на остальных, приходил к выводу, что никто кроме Павла не мог прикрывать банду и воровать пищу. Другие могли быть строгими, но не жестокими. Некоторым лейтенантам он даже начинал симпатизировать.

На ужин он шел с таким же легким сердцем. Пока не наткнулся взглядом на Миховила Зорича — Малька. Тот выглядел так жалко, что защемило сердце. Голову опустил низко, кажется, она сейчас отвалится, мальчишка сжался в комок. Арташеса захлестнуло чувство вины. Весь день он представлял геройские поступки и забыл о подлости, которую совершил. Подлости, которую не исправить.

Или все-таки можно что-то изменить? Весь ужин он то и дело посматривал на Миховила, не обращая внимания на косые взгляды "опекуна". Как только Малек поднялся и так же, не поднимая головы, поплелся из столовой, он вскочил.

— Куда? — дернул его за руку Корбин.

— Надо, — нахмурился он и вырвал руку. Поспешил к Зоричу.

Успел поймать его в коридоре. Мальчишка взглянул на него глазами, полными ужаса, отчаяния и мольбы.

— Я на минутку! — предупредил Арташес. — Отойдем подальше.

Миховил не высказал никакого желания идти куда-то, но Арташес, взяв его за плечи, повел за собой. Чувствуя под ладонью тоненькие ключицы, ужасался: "Как я мог?"

Когда убедился, что отошел достаточно далеко от чужих ушей, произнес скороговоркой, чтобы успеть, пока никто не подошел.

— Прости, что я бил тебя. Я не буду больше никогда. И если кто-то тебя тронет — скажи мне. Понял? — ответ не услышал, заметил, что Бенсел направляется к ним. Добавил быстро. — Может, ты не веришь, но даже если ты скажешь кому-нибудь, что я сделал, я не обижусь. Понял? Можешь сказать вот хоть Бенселу, — последнюю фразу он произнес, глядя в глаза Корбину.

— О чем сказать? — поинтересовался тот и тоже посмотрел на Зорича. — Он тебя обижает?

— Нет, — проблеял тот, сжимаясь сильнее.

— Скажи правду, не бойся, — спокойно настаивал Бенсел.

— Нет! — Малек заплакал.

— Ты чего? — удивился Корбин. — Ладно-ладно, не плачь, не трону я тебя.