Приют Одиннадцати (СИ)

- Gut! - сказал Жиль.

На этом наша беседа была прервана, ворота на территорию обкомовской дачи раздвинулись, и "рафик" въехал внутрь. Мы с Жилем вошли следом. Из автобуса вылезли ещё два француза. Один из них хорошо мне знакомый Жан Каттлен, сильно загоревший сухощавым морщинистым лицом, поскольку он практически всю свою жизнь проводит в горах: либо в Куршевеле, где у него собственный дом, либо мотается по горным районам разных стран, выступая в качестве консультанта по освоению горнолыжных курортов. Мы с Жаном тоже обнялись, похлопав друг друга по плечам. Третьего француза я не знал. Его звали Пьер. Мы пожали друг другу руки, назвав свои имена. Судя по экипировке, он был альпинистом. И это естественно: как можно ходить в горах без альпиниста? Кроме того, как позже выяснилось, он знал несколько слов по-русски, поэтому считался переводчиком. Слова, которые он знал, относились в основном к застолью и произносились им с сильным грассированием, поэтому звучали для русского уха очень смешно. К этим редким словам относились следующие: "кагош", "наздоговье", "будь здогов" и "давай-давай". Самое удивительное заключалось в том, что такого обширного запаса русских слов жизнерадостному Пьеру было достаточно, чтобы весело общаться с русскими людьми. И все его хорошо понимали. Проблем с общением у него никогда не возникало.

Французов пригласили на ужин, пригласили и меня, но я отказался, сославшись на то, что уже поздно, а мне ещё надо добраться до Терскола и успеть выспаться, чтобы завтра идти на "Приют Одиннадцати". Всех этих слов я, конечно, ни по-французски, ни по-немецки не знал, но всё же умудрился составить сборную конструкцию, которая звучала приблизительно так:

- Дер ист шпет. Абер их гее цу бет. Абер морген фрю вир геен нах "Приют Одиннадцати". (Уже поздно, я иду спать).

Затем я попросил лист бумаги и карандаш и нарисовал дом Юма и место, где я буду ждать завтра утром "рафик".

- Ум цен ур, - уточнил я, показав пальцами на стрелки часов, чтобы французам было понятно, что я имею в виду десять часов утра.

- Гут, - сказал Жиль.

- Путь здогофф! Давай-давай! - добавил Пьер, сильно ткнув меня кулаком по-приятельски в бок.

А Жан Каттлен ничего не сказал. Он вообще был человек молчаливый.

Спал я эту ночь тревожно, всё боялся проспать и каждый час поглядывал на часы. У нас перед иностранцами неприлично опаздывать, потому что считается, что иностранцы люди слова и точность для них признак культуры. А у нас этой культуры маловато. У нас если и есть заметная культура, то в основном физическая. Что, конечно, неправильно, если вспомнить про Толстого и Достоевского. Короче говоря, в половине десятого утра следующего дня я уже сидел на обочине в условленном месте и ждал автобуса с французами. От зевоты у меня сводило скулы и очень хотелось спать.

Ждать пришлось недолго, примерно часа полтора. Что-то, видно, у французов случилось, раз они так опаздывают. Я забрался со своими ста-ренькими лыжами в остановившийся возле меня "рафик" и сказал доброжелательно, но вежливо:

- Гутен морген! Ес ист нихт гут так опаздывать.

- Ендшульдиген зи бите, Шарль, - сказал виновато Жиль. - Вир "кюшать" барашек. О! Формидабль! Зер гут!

- Путь здогофф! - осклабился Пьер, улыбаясь масляными глазами.

- Поехали, - сказал я водителю.

По дороге мы несколько раз останавливались, французы выходили из автобуса и, громко переговариваясь, делали фотоснимки летнего ущелья. Оно было действительно необычайно красиво. Поражало буйство красок и пышность растительности. Вершин Эльбруса не было видно, они загораживались его обширными боками, поросшими одинокими соснами, шиповником, барбарисом, колючим кустарником. Через полчаса мы прибыли на поляну Азау. Здесь когда-то была гостиница, и я даже помню, как ходил по голым перекрытиям и препирался с начальником участка по поводу того, что колонны железобетонного каркаса смонтированы на центрирующих прокладках, а чеканка зазоров раствором не выполнена, и это грозит обрушением. Он молча выслушивал меня, но ничего не делал, считая меня лопухом. Со временем гостиница захирела и разрушилась. И была растаскана вороватыми местными жителями до последнего гвоздя. Когда мы приехали с французами на поляну Азау, я не смог обнаружить даже следов этой гостиницы.