Значение последних нелестных эпитетов и выражений поэта нередко преувеличивается, отчего возникает неверное, на наш взгляд, мнение, будто стихи «Я помню чудное мгновенье…» совершенно не отражают истинного отношения поэта к А.П. Керн в период, предшествовавший их сочинению. Так, Б.В. Томашевский, справедливо отмечая, что «данное стихотворение заключает в себе более значительное содержание, чем влюблённый мадригал хорошенькой женщине»46
, и его истолкование не следует искать только в биографии Керн, пишет: «Решительно нельзя выводить вспышку, продиктовавшую Пушкину стихи «Я помню чудное мгновенье…», ни из характера А.П. Керн, ни из характера отношения Пушкина к ней. Хотя, конечно, поводом к созданию стихотворения, направившим Пушкина к этой теме, была встреча с Керн и мгновенное увлечение ею…»Нам представляется, что великий поэт был очарован не только внешними прелестями Анны Петровны, но и её духовным обаянием, вдохновенным пением полного драматизма произведения Козлова «Венецианская ночь», искренним увлечением и самозабвением, с которым она слушала его «Цыган». От внешнего облика вдохновительницы в стихотворении «К ***» остались только «голос нежный», «милые черты», «небесные черты». Перед нами не конкретная земная женщина с её достоинствами и недостатками, а увиденный «сквозь магический кристал» вдохновения воплощённый образ «гения чистой красоты».
Вообще говоря, письма Пушкина к Керн и о Керн, кроме первых двух (от 21 и 25 июля 1825 года), прямого отношения к сочинению стихотворения «Я помню чудное мгновенье…» не имеют. Они лишь позволяют судить о том, что у поэта образ Керн был связан с ярчайшими воспоминаниями и чувствами, способными вдохновлять на творчество.
В письме от 21 июля 1825 года Пушкин упоминал, что пишет много стихов. Он очень вдохновенно и плодотворно работал тогда над трагедией «Борис Годунов» и писал Н.Н. Раевскому (младшему): «Покамест я живу в полном одиночестве: единственная соседка, у которой я бывал, уехала в Ригу, и у меня буквально нет другого общества, кроме старушки – няни и моей трагедии; последняя продвигается, и я доволен этим. … Чувствую, что душа моя совсем созрела; я могу творить»47
.«Борис Годунов» был, конечно, не единственным произведением, над которым работал великий поэт летом 1825 года. Одно из стихотворений того периода можно связать с именем А.П. Керн. Существует хорошо обоснованная версия, что к ней обращено известное восьмистишие «Всё в жертву памяти твоей»48
, помеченное в автографах «1825 Тригорское 22» и «Тригорское 23 1825». Эти даты близки к тем дням, когда Пушкин писал Анне Петровне в июле, августе и сентябре. Да и по содержанию стихи можно отнести к ней:Возможно, впечатления от встреч с Анной Петровной в Тригорском в октябре 1825 года отразились и в последних двух строках стихотворения «Цветы последние милей»:
Пушкин, судя по письмам, с нетерпением предвкушал новую встречу с Керн, но когда Анна Петровна в октябре приехала в Тригорское, они поссорились. Наполненная оживлённой перепиской разлука оказалась «живее сладкого свиданья»49
.А.П. Керн.
Миниатюра неизв. худ. 1830–е гг.
Нежная страсть поэта к А.П. Керн вскоре утихла, хотя иногда он все ещё с нотой ревности относился к её успехам у мужчин. 7 мая 1826 года он писал А.Н. Вульфу: «Что делает Вавилонская блудница Анна Петровна? Говорят, что Болтин очень счастливо метал против почтенного Ермолая Фёдоровича. Мое дело сторона, но что скажете вы? Я писал ей: вы пристроили ваших детей – это очень хорошо; но пристроили ли вы вашего мужа? Последнее гораздо более затруднительно». Речь в письме идёт, разумеется, об обычном светском флирте. Анна Петровна тогда была на позднем сроке беременности и ходила с большим животом, но оставалась прелестной, по словам сестры поэта Ольги Сергеевны, с которой Керн тесно сдружилась в Петербурге50
.