«Приют задумчивых дриад». Пушкинские усадьбы и парки

Это удивительное стихотворение несёт в себе такой сильный эмоциональный заряд, что его легко принять за экспромт. «Оно вылилось у Пушкина прямо из души, было порождением внутреннего опыта и самообладания»³¹, – считал Н.И. Черняев. Однако черновик стихотворения³² (ПД N№ 68) свидетельствует о другом. Эта сложенная вдвое четверть фабричного листа синей бумаги³³ сохранилась в собрании известного коллекционера, литературоведа и издателя Л.Н. Майкова³⁴. Верхняя часть листа оборвана, но черновики трёх последних строф позволяют судить о том, что поэт писал стихи несколько дней.

Михайловское. Кабинет А.С. Пушкина

По – видимому, первым импульсом к творчеству послужило известие о предстоящем отъезде Керн. Так, в черновике есть наброски стихов:

Куда ж летишь прелестный
Гений Опять покинут я —

Не сразу пришёл поэт к ключевым образам своего шедевра:

Как перелетное виденье
Как гений красоты
Всё та же ты – мой Гений

Пушкин не сразу использует образ «Гения чистой красоты», найденный В.А. Жуковским, а как бы заново открывает его. Может быть, к этому открытию он пришёл благодаря «проявившейся» во время прогулки с Керн по саду в Михайловском картинки из прошлого: прекрасная молодая женщина с крестиком на шее слушает выступление И.А. Крылова столь самозабвенно, что это придаёт ей наивный девственный вид.

Работая над стихотворением, Пушкин постепенно отходил от многих конкретных деталей, от непосредственных впечатлений. Так, прежде чем прийти к окончательному варианту 23–го стиха «И божество, и вдохновенье», поэт перебирает варианты: «Мечты, восторг и вдохновенье», «Восторг, мечты и вдохновенье».

Интересны и варианты 13–го стиха «В глуши, во мраке заточенья»:

В изгнаньи
В безмолвном мраке заточенья
В степях во мраке заточенья

По словам известного пушкиниста Б.В. Томашевского, здесь «Пушкин вспоминает те тяжёлые годы, 1823–1824, когда его постигло разочарование в жизни»³⁵. Ещё до приезда А.П. Керн в Тригорское душевный кризис поэта был во многом преодолён: «Душе настало пробужденье…»

К сожалению, автограф стихотворения, подаренный Керн, не сохранился. Анна Петровна познакомилась в Петербурге с М.И. Глинкой и долгие годы дружила с ним. Она вспоминала: «Он взял у меня стихи Пушкина, написанные его рукою: «Я помню чудное мгновенье…», чтоб положить их на музыку, да и затерял их, Бог ему прости! Ему хотелось сочинить на эти слова музыку, вполне соответствующую их содержанию, а для этого нужно было на каждую строфу писать особую музыку, и он долго хлопотал об этом»³⁶.

У Анны Петровны имелся список стихотворения, сделанный кем – то из её друзей, возможно, А.Н. Вульфом, как предполагал её сын от второго брака А.А. Марков – Виноградский. В начале 1880–х годов он продал альбом своей уже покойной матери и вложенный в него список известному коллекционеру П.Я. Дашкову³⁷, предупредив, что собственноручных записей Пушкина там нет. Однако Дашкову так хотелось иметь автограф знаменитого шедевра, что он дал себя уверить, будто лист со стихотворением «Я помню чудное мгновенье…» является автографом Пушкина³⁸. Коллекционер дважды опубликовал его именно в таком качестве: в 1887 году в «Альбоме», изданном В.В. Комаровым, и в 1899 году в 5–м номере «Исторического вестника». Известный издатель и литературовед П.А. Ефремов показал, что опубликованный документ не автограф, а только список, поскольку «почерк положительно не пушкинский». Он заметил, что переписчик допустил орфографические ошибки в тех словах, которые великий поэт всегда писал правильно: в 6–м стихе «суэты» вместо «суеты»; в 10–м стихе слово «мечты» через «ять»³⁹. Кроме того, в 13–м стихе вместо «во мраке заточенья» написано «во мраке в заточеньи», в 5–м стихе написано «в томленьи» вместо «в томленьях».

Список стихотворения «К ***» из коллекции П.Я. Дашкова

В черновом автографе Пушкина и в окончательном тексте стихотворения таких вариантов нет. И в черновике, и в списке есть одно общее отличие от последней редакции: 19–й стих читается «Как перелетное виденье». Всё это наводит на мысль, что список сделан по памяти уже после того, как автограф, вручённый Пушкиным Анне Петровне, пропал у Глинки. Ей, видимо, очень хотелось иметь на память хотя бы список стихотворения, похожий на затерянный подарок великого поэта. «Переписчик» явно не был профессиональным копиистом и писал, ориентируясь на свою зрительную память о расположении стихов на листе и на известные ему отличия от окончательной редакции. Во всяком случае, цели создать подделку он не преследовал. Издатели и комментаторы произведений Пушкина П.А. Ефремов и П.О. Морозов считали список вполне авторитетным и указывали при публикации проставленную в нем дату «1825 XIX июля» как день окончания стихотворения.