Приют

Стелла понимала, что его волнует. Она потом говорила мне, что понравилась ему и он чувствовал себя неловко из-за этого, так как перед ним находилась мать его ученика, притом совершенно непохожая на фермерских жен и учительниц, представлявших собой женское население его мира. Пряча усмешку, она наблюдала за ним, долговязым молодым человеком с длинными пальцами и следами мела на одежде.

– Миссис Рейфиел, – спросил Гриффин, – почему Чарли так несчастен?

– Несчастен? – переспросила Стелла с легким удивлением. Ей и в голову не приходило, что он скажет нечто подобное. Гриффин нахмурился, опустил взгляд на свои ботинки. Провел рукой по волосам, потом воззрился на Стеллу.

– Чарли способный мальчик, – начал он, – но не прилагает к учебе никаких усилий, думаю, оттого, что очень обеспокоен. Однако он не хочет говорить мне, в чем проблема.

– Вот не знала, что существует какая-то проблема.

– Значит, вы ее не видите?

– Пожалуй, вам нужно поговорить с его отцом.

– Вы не можете мне помочь?

– Он психиатр, черт возьми, а не я!

Это прозвучало более злобно, чем Стелле хотелось, и в собственном смешке даже она сама уловила дрожь. Хью Гриффин подался вперед, его длинные ноги были широко расставлены, пальцы сплетены между колен. Он напомнил ей Ника.

– Мальчик не разговаривает с вами, миссис Рейфиел? Почему он не хочет разговаривать с матерью? Не в этом ли проблема?

– Какое вам дело до этого, черт побери? – спросила она, поднимаясь на ноги, и полезла в сумочку за сигаретами.

– Сядьте, прошу вас, – вкрадчиво, с валлийским акцентом сказал этот неприятный школьный учитель. – Пожалуйста.

– У меня нет времени, – ответила Стелла, отвернулась от него и невидяще уставилась на доску объявлений, часто, отрывисто затягиваясь сигаретой. Гриффин вздохнул. Казалось, ему не хотелось ее отпускать. Он хотел сказать еще что-то, но тут дверь распахнулась, вошли две женщины, прижимая к груди стопки тетрадей и громко разговаривая. Усевшись в дальнем конце комнаты, они бросили на Гриффина со Стеллой лишь беглый взгляд. Гриффин устало поднялся и сказал, что пойдет и приведет Чарли.

Выйдя с сыном из школы и быстро шагая к машине, Стелла все еще была так зла на учителя, что едва могла говорить. Выехав на дорогу, она чуть не столкнулась с другой машиной и вынуждена была остановиться, чтобы отдышаться. Все молчали. По пути домой она, не оборачиваясь, сказала Чарли, что, по мнению учителя, он занимается недостаточно усердно.

Мальчик не ответил.

– Он сказал – это потому, что ты несчастен.

Опять молчание.

– Я сказала, что, по-моему, у тебя все хорошо.

Стелла взглянула на Мэйр, сидевшую рядом с ней на переднем сиденье и смотревшую на дорогу.

– Ты несчастен?

Чарли пожал плечами и уставился в окно. До самого дома они ехали молча. Чарли вошел в дверь, не сказав ни слова, и прямиком поднялся наверх. Стелла предложила Мэйр выпить чаю, та отказалась, поэтому она села на кухне и уставилась в окно. Некоторое время спустя налила себе джина. Она знала, что происходит: она начинала видеть в Чарли продолжение его отца и, таким образом, своего противника. Она не хотела так относиться к мальчику, понимала, что это несправедливо, но ничего не могла с собой поделать.

Когда Макс вернулся домой, Стелла не рассказала ему о случившемся: решила предоставить Чарли объяснить это по-своему, а потом выслушать его объяснение от Макса. Но когда Макс спустился, пожелав Чарли доброй ночи, он ничего не сказал ей и уселся в гостиной с медицинским журналом.

Стелла не могла заснуть всю ночь. Ей казалось, что и Макс не спит, прислушивается к ее шагам. Ночь была ветреной, дом стонал и содрогался, и хотя у Стеллы на ногах были теплые шерстяные носки, поверх ночной рубашки фуфайка, а сверху еще халат, ей было холодно. Она, дрожа, стояла у окна, смотрела на звезды в ледяном небе, курила сигарету за сигаретой, и мысли ее стремительно неслись. Она вспомнила детей, смеявшихся над ней в школе, учителя, говорившего, что она делает своего сына несчастным, подумала о Треворе, спящем за стеной ее спальни, и их бесстрастном сексе. После возвращения Мэйр он дважды зазывал ее в маленький каменный сарай и обладал ею, склонившейся над кипами прессованного сена. Говорил, что у нее великолепный белый зад. Казалось, он всегда готов к соитию. Идя обратно через двор, Стелла не смотрела на дом из опасения, что Мэйр глядит в окно, хотя если это было и так, ничего не менялось, так как она продолжала заходить на чашку чая.