Прикамская попытка – 1

За это время посланники староверов регулярно приходили навещать нас с Валей, приносили новости из Прикамска, те пока были неутешительными. Полицейский чиновник, проявив нужную долю служебного рвения, обосновался в посёлке, регулярно рассылая приданных ему солдат по окрестным деревням, в попытках найти нас. Дважды получал пакеты с указаниями от губернатора, но, речи о снятии обвинений, в них не шло. Кроме новостей, раскольники доставляли нам продукты, одежду, ружейные припасы. За зиму я довольно тесно сошёлся с единоверцами Лушникова, староверами, купцами и рыбаками, поставлявшими нам в основном продукты — камскую рыбу, зерно, гречку, овощи. Не скажу, что они ангелы, но своим поведением староверы здорово отличались от прочих жителей и торговцев. Вернее, как торговцы, они ничем не отличались, спорили и торговались не хуже других, но, дав слово, держали его, порой без особой для себя выгоды. Понемногу эти раскольники стали доверять мне, рассказывая порой интересные истории своих скитаний.

Кроме того, меня сближал с ними их неприкрытый цинизм в отношении верховной власти России. Они не только не искали у власти поддержки, более того, вынужденные платить повышенные налоги и подати, они активно перекупали чиновников в своих интересах. Потому, в числе немногих знали истинную цену государственному аппарату, не боялись его, хотя понимали, что могут в любой момент оказаться вне закона. Потому и не держались за место, морально были готовы в течение нескольких дней собраться и отправиться в Сибирь или на Север, искать лучшей доли. Постепенно староверы привыкли ко мне, перестали видеть во мне чужака, особенно после женитьбы Вовки на Катерине. Наше с Палычем поведение после отъезда Лушникова, отсутствие особой корысти в личной жизни, удачные сражения с башкирами, отношение к рабочим, судя по всему, тоже повлияли на староверов.

Возможно, немалую роль сыграло моё равнодушие к официальной церкви, привычное для советского человека недоверие к власти, наверняка замеченное нашими знакомыми. Однако, со временем я много узнавал нового о староверской Руси. Так, у них была развитая цепь единомышленников по всем русским городам и губерниям, формально не бывших староверами, но оказывавших помощь информацией и выручавших единоверцев, попадавших в беду. Постепенно, оговорками или прямыми рассказами, староверы открывали мне свой мир, более века существующий нелегально. Кроме определённых ограничений на личную роскошь и полуобязательные отчисления в поддержку старой веры, многие купцы помогали лично попавшим в беду единоверцам. Из их рассказов я понял, что староверы поддерживают довольно тесные контакты с казаками и имеют своих людей в уголовной среде больших городов, в первую очередь.

Узнав о моём обращении к вогулам с обещанием показать дорогу в Беловодье, раскольники не слишком удивились. В разговорах с ними я узнал, что подобные обещания непременное приложение к выступлениям всех пророков и староверских вожаков, многие из которых уводили людей в Беловодье и раньше. Вот, обо всём, что касается обещаний «Петра Третьего» о крестьянской вольности, раскольники выспрашивали долго, с явным недоверием и не скрывали своего сомнения. С другой стороны, я и так был на нелегальном положении и не опасался Тайной канцелярии, общение же с гонцами раскольников скрашивали скуку проживания в вогульских селениях, заполненную тренировками. Пока я тренировал своих будущих воинов в стрельбе и рукопашном бое, они тренировали меня в разговорном вогульском языке. А полевые занятия мы совмещали с составлением карты и кроков местности среднего Приуралья.

Я не переставал обдумывать, что буду делать после пугачёвского восстания, приходил к неутешительном выводу, из Прикамья надо уходить. Угроза постоянного ареста по одному лишь, доносу, меня не радовала. Тем очевиднее такая перспектива грозила мне и моим друзьям с дальнейшим развитием производства и ростом прибылей. Чем богаче мы станем, тем больше желающих найдётся, чтобы испортить нам жизнь, либо из зависти, либо с далеко идущими планами захвата нашего завода. Не знаю, как велись дела в двадцать первом веке, я всю прошлую жизнь проработал на заводе, но, если и в наше время в России конкурировали именно так, то грустно становилось. Тем больше мне хотелось покинуть Россию, что подавление пугачёвского восстания вызовет привычные «перегибы на местах», попадать под которые ни мне, ни моим близким я не пожелал бы. Само желание спокойной жизни гнало из страны, но куда?