Прикамская попытка. Тетралогия (СИ)

  Мы спешили наработать как можно больше боеприпасов для всех трёх видов нашего оружия, в предчувствии близкого восстания крестьян увеличили производство инициирующего вещества для капсюлей и взрывателей. Кроме нас четверых, пришельцев из будущего, никто в семнадцатом веке не знал состава и технологии производства начинки капсюлей и взрывчатки. Эти секреты мы единогласно решили придержать ближайшие годы от массового сознания. Потому мне пришлось изрядно попотеть, пока изготовил необходимые запасы бертолетовой соли для капсюлей. С этими хлопотами мне мало удавалось сделать новинок, не считая оригинального взрывателя для наших гранат. Вогулы, кроме мехов, привезли едва не тонну тюленьего жира, великолепного сырья для мыла и взрывчатки. Я не смог вытерпеть и первым делом выгнал несколько пудов взрывчатки и стеарина, неплохого средства для герметизации. Использовали мы его для обработки картонных гильз, для герметизации снаряжённых патронов и гранат. Теперь для подрыва динамитной шашки или гранаты не нужно было поджигать фитиль или ломать стеклянную ампулу. Я придумал инициировать взрыв выдёргиванием шпенька из взрывателя, через три секунды взрыватель срабатывал. Не было, правда, предохранительного рычага, как в обычной гранате. Зато стоимость моего взрывателя не превышала полкопейки за штуку.

  Да, именно той весной я занялся изготовлением резины, желая удивить молодую жену чем-то не связанным с оружием. Вулканизация при наличии каучука и серы не так и сложна, потому ласты и маска для подводного плаванья вышли довольно быстро. Хуже пошло дело с изготовлением дыхательным клапанов и загубников, зато после них баллоны для воздуха спаяли совсем просто. Тут и выяснилось полное отсутствие нормальных насосов, их пришлось конструировать самому. Выручили мастера с нашего заводика, двое из них побывали 'в горе' у Демидовых и представляли, что такое насос, правда, водяной. Всего за месяц экспериментов мы сварганили два насоса, способных создавать давление до десяти атмосфер, измерял я лично, за точность отвечаю. Благо, резина в качестве прокладок и уплотнителей на голову выше кожи. Подготовив и испытав на суше три водолазных комплекта, я собирался летом устроить сюрприз Валентине и своим друзьям, когда вода в реках и озёрах прогреется.

  Наступившая весна и присущая ей слякоть направила мои мысли в практическую сторону, начавшуюся с создания прорезиненных валенок. По мере потепления на улице, рос мой опыт производства резиновой обуви. К июню на резиновые сапоги моей конструкции можно было смотреть без отвращения, к сожалению, на этом каучук закончился. Всего у меня вышли три пары мужских резиновых сапог, я сужу по размеру, так как внешне сапоги все были одинаково грязно-чёрного цвета. Женских сапог было четыре пары, высотой до колена, как раз по глубине большинства луж в деревне. Посчитав, сколько каучука потребуется для изготовления резиновых сапог хотя бы сотне моих бойцов, я ужаснулся, рискнув направить заявку с двумя образцами в столицу, Никите с Володей. В сыром климате Санкт-Петербурга резиновые сапоги будут им нужнее, технологию я подробно расписал в письме. А бороться с сырыми ногами и промокшей обувью пришлось классическим для Прикамья способом - всю территорию завода и улицы деревни мы выстелили дощатыми тротуарами, наши пилорамы работали весь световой день, и некондиционных досок было предостаточно.

  Перед самой Троицей вернулся из столицы Акинфий Кузьмич, привёз нам гостинцы и письма от ребят. Никита решил Лушникова в совладельцы не брать, сделал завод на паях с Володей, денег вполне хватило. Патентный стол, наконец, организовали, поставив там руководителем нашего друга Желкевского. Одними из первых патентов, выданных Никитой, стали наши ружья, патроны, пара Вовкиных станков, револьверы, и отдельные узлы этих конструкций - ударно-спусковой механизм, револьверная подача патронов и некоторые другие. Одновременно с этим Никита отправил надёжных людей запатентовать пока только одни узлы в Англии и Голландии, само оружие мы решили скрывать как можно дольше. Кстати, Никита писал, что наши ружья прошли в Санкт-Петербурге на 'ура', особенно после того, как Разумовский продемонстрировал их на царской охоте и преподнёс один экземпляр самой императрице Екатерине.