— Кто в наше время верит, что классическую Римскую империю уничтожили варвары? Империю древних ацтеков тоже поработили не три сотни конкистадоров! Обе эти империи задолго до гибели разъедались внутренними противоречиями. Они погибли бы и без завоевателей. Я не верю, что германскую империю или монархию сокрушили деструкция или мировой сионизм. Именно потому не может быть никакого сопротивления, что материальные и духовные силы противника, вместе взятые, являются более мощными. Ругать нужно не тех, кто стал жертвой распада или краха, и тем более не тех, кто пытался спасти то, что еще можно спасти. Я готов утверждать, что империя Габсбургов распалась отнюдь не за несколько дней. Она была мертва уже в тысяча восемьсот сорок восьмом году, но нам следует помнить и тысяча восемьсот шестьдесят седьмой год!.. — Он снова разгорячился и с жаром продолжал: — Если бы Венгрия в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году стремилась к созданию самостоятельной венгерской армии, к созданию венгерских финансов, если бы она не возложила ведение своих внешних связей на бесталанных и коварных господ, тогда наверняка восторжествовала бы мечта Кошута, заключавшаяся в общении Балканских государств, тогда мы вступили бы в это сообщество и пошли вместе с дунайскими государствами по пути благоденствия. Начальник генерального штаба Конрад разработал бы тогда подробнейший план завоевания Сибири и подчинения Балкан австрийскому влиянию! Было время, когда Тису охватывал ужас от одной только мысли об объявлении войны, однако старика императора поддерживали более сильные личности. Когда же на трон уселся Карл Четвертый, на нас сразу же обрушились многие беды, и все по вине императорского и королевского дилетантизма. Наш малодушный молодой властитель по нескольку раз на дню менял свои взгляды, в зависимости от того, какая клика в тот день одерживала верх. Хотел ли он после боев на Пьяве создания национальной армии? Хотел, но только до тех пор, пока от него не потребовали, чтобы он изменил свое желание. Хотел ли он спасти Венгрию? План спасения нравился ему до тех пор, пока австрийская аристократия не познакомилась с этим планом: южная часть Тироля для нее важнее девяти Венгрии! Можете мне поверить, что все это самая настоящая правда, и именно поэтому я считаю несправедливым, когда самого великого человека современной Венгрии, Каройи, несправедливо судят… Боюсь, что пока на этом свете будут живы венгры, они не перестанут спорить об этой трагедии!
Патер Шоймар Кристиан поднялся из-за стола, подошел к Мари Шлерн, поблагодарил ее за «очень приятный вечер» и, попрощавшись с остальными широким жестом, вышел из гостиной.
Илона Туроци по очереди осмотрела лица присутствующих и нашла их такими забавными, что с трудом сдержалась, чтобы громко не рассмеяться.
— А ну их всех! — тихо шепнула она Марошффи.
Эбергард, чтобы как-то сгладить создавшееся положение, заговорил о том, что венгры на самом деле нация больших спорщиков.
А Мари Шлерн решительно подошла к роялю, взяла с крышки красиво украшенный альбом и предложила полистать его Регине Баркоци. В альбоме были собраны рисунки одежд священников, и Регина, забыв обо всем на свете, тотчас же занялась ими. Остальные дамы, заинтересовавшись альбомом, окружили Регину.
Офицеры тем временем не забывали подливать в бокал генерала вина и пили сами. А Илона Туроци основательно занялась Марошффи.
Истоцки остался как бы в одиночестве. На него никто не обращал внимания, как будто его здесь и не было. Поняв наконец, что он тут лишний, Адам встал и, ни с кем не попрощавшись, незаметно, на английский манер, удалился.
Мари Шлерн считала, что свое мнение Истоцки мог бы у нее в гостиной и не высказывать, но, зная его характер, в то же время и не очень винила его. Зато за Илоной и Альби она наблюдала со все возрастающей ревностью.
Бойкая Туроци не растерялась. Открыв для себя Марошффи, она решила сразу же его покорить. Она рассказала Альби о том, что занимается живописью, уже третий год учится в академии художеств, а затем сразу же перешла к душевным самоизлияниям.