Приказ

Этот, казалось бы, незначительный инцидент разрушил компанию. Истоцки ушел раньше, а теперь дом покинули Регина Баркоци и Эбергард, за ними последовала Руткаине в сопровождении двух офицеров. Третий офицер остался возле генерала Берти, хотя и не был его адъютантом. Офицер этот несколько раз пытался поставить генерала на ноги.

— Бедная Мари Шлерн… — тихо прошептала Илона на ухо Альби. — Она для того и организовала этот вечер в день своего тридцатилетия, чтобы показать своего жениха Регине Баркоци… Хотя ее старичок, как видите, и лихой вояка, однако вино все же оказалось сильнее его…

Через несколько минут генерал Берти покинул квартиру своей невесты. К Илоне подошел пожилой слуга, и Альби и Мари Шлерн наконец-то остались вдвоем за столом, гастрономическая красота которого была давно нарушена.

— Пойдемте отсюда, — предложила Мари Альбину.

Взяв с подноса бутылку и два бокала, она увлекла его в соседнюю комнату.

— Ну как, ты уже попался на удочку Илоны, мой дорогой? — со смехом спросила Мари, и Марошффи никак не мог отгадать, чего в ее тоне больше: насмешки или чувственности. — Я заметила, что ты имел у нее огромный успех, только ради тебя она отказалась от своего обожателя, я имею в виду Шоймара Кристиана.

Мари наполнила бокалы золотистым, на удивление ароматным вином, которое она прихватила из гостиной, и с коварством, свойственным женщинам, как бы между прочим заметила:

— Бедняжка очень больна… Ей бы новые легкие… А поскольку это невозможно, вот она и торопится жить…

Альби обнял Мари и спросил:

— Истоцки был сегодня на удивление груб, не правда ли?

В глазах Мари загорелись чувственные искорки.

— Оставим политику, — сказала она и с обезоруживающей простотой спросила: — Ну как? Нужна я тебе?..

*

К утру, когда Марошффи уходил из дома Мари Шлерн, на город опустился густой туман. Альби шел в расстегнутой шубе, но меховую шапку надвинул на самые брови. Он курил сигару и вместе с сигарным дымом вдыхал пропитанный туманом воздух, отчего в горле немного пощипывало. Невольно ему на память пришло его пребывание в Фельтре, однако вспомнил он не о Берте, девице из Вены, и не о маленькой итальянке Туллии, а о том, как он однажды заблудился в таком же сильном тумане, накрывшем город.

Об Эрике Альби не думал. Теперь это получалось как бы само собой и соответствовало его настроению. Между его любовью к Эрике и тем, что он испытывал к Мари, как бы возникла тонкая перегородка. Но объяснить что-нибудь было невозможно. Вот в таком настроении он и шел по аллее платанов с черными стволами, которые, подобно солдатам, стояли в затылок друг другу. Желтая, местами облупившаяся стена католического собора в свете газовых фонарей казалась совершенно бесцветной.

По дороге Марошффи решил, что вычеркнет из памяти эту ночь, хотя в то же время ему не хотелось быть несправедливым и по отношению к Мари. Он чувствовал себя уставшим, вечером он много пил и сейчас испытывал отвращение к самому себе. Нервным движением он бросил на тротуар недокуренную сигару, и искорки посыпались от нее. Альби с отвращением вздрогнул — показалось, что вдоль стены дома пробежала большая крыса.

Возле входа в собор он увидел женщину, продававшую газеты. Купив «Пештер Ллойд» (других газет не было), он небрежно сунул ее в карман.

На звонок Альби дверь дома ему открыл Таус, державший под мышкой метлу. Он собирался подметать тротуар перед особняком. Пробормотав традиционное «Доброе утро», лакей заметил:

— Скверная зима в этом году, ранняя и гнилая, господин капитан… А я не переношу тумана.

Марошффи не стал разговаривать с ним. Поднявшись по лестнице, он долго возился с ключом, открывая дверь в переднюю. Его сразу же охватило домашнее тепло. Включив свет, Альби бросил на вешалку шубу и шапку, сменил ботинки на мягкие домашние тапочки. Осторожно ступая на цыпочках, он поднялся в свою комнату, хотя хорошо знал, что мать проснулась уже тогда, когда он вставлял ключ в замочную скважину.

Сев к столу, он зажег настольную лампу и развернул газету, стараясь по заголовкам выбрать самые интересные статьи. На расстоянии вытянутой руки от него стояла бутылка коньяку, которым он вчера угощал Адама Истоцки. Альби налил рюмку и выпил. Когда приятное тепло растеклось по жилам, а нервное напряжение несколько спало, он без особых эмоций начал вспоминать о своих вечерних впечатлениях и о том, что случилось позднее. Альби знал, что больше такое никогда не повторится, хотя мысли о Мари назойливо лезли в голову.

Когда он встал, чтобы выйти в ванную, зазвонил телефон. Это была Мари.

— Благодарю тебя за все… — проговорила она и, мягко засмеявшись, положила трубку, явно надеясь на то, что Альби сразу же перезвонит ей.

Однако он звонить не стал, а, приняв ванну, выпил еще рюмку коньяку и, улегшись на диване, проспал до полудня.

После обеда Сударыня демонстративно вышла из столовой, не сказав ни слова, хотя ее так и разрывало от любопытства: ей хотелось, чтобы Альби хоть что-нибудь рассказал о своем вчерашнем визите к Мари Шлерн.