Приказ – погибнуть

Неожиданно генерал-майор испугался собственных мыслей и прибавил шагу, стараясь движением заглушить нахлынувшие на него думы. Но мысль, появившись единожды, уже никак не желала оставлять его в покое. А ведь он слишком хорошо знал, чем рискует. Нет и нет, он был далек от того, чтобы всерьез задумываться над ее осуществлением, но она упорно, с маниакальной целеустремленностью приходила ему в голову. Быстрый шаг не помогал, навязчивая идея свербела в сознании и заставляла учащенно колотиться сердце. Прокофий Иванович сбавил шаг и, уже не спеша, пройдя парк по диагонали, вышел на его противоположную сторону. Шагнув на тротуар и жмурясь от яркого солнца, согнал печать озабоченности со своего лица и направился к ожидающей машине.

«Что же все-таки хочет переправить этот старый пердун?!» – подумал он, усаживаясь на заднее сиденье «Волги». Ответ не находился, и беспокойные мысли потекли в его голове вновь. Почему-то вспомнилось давно забытое и, казалось, совсем исчезнувшее из памяти: он почти не жалел, что расправился с той стервой. Она же сама… сама согласилась… Когда же вдруг передумала, разве он мог остановиться? А потом разве мог оставить ее в живых? Нет, нет и еще раз нет! Да заяви она об этом! Или хотя бы расскажи… Что стало бы с его работой? С семьей? Она должна была умереть! И тот следователь, – Прокофий Иванович улыбнулся, – мир его праху, он не захотел внять доводам разума. Улыбка стала шире. Он знал, он был уверен, что его «Дело» тут ни при чем, что он не причастен к его смерти, что автокатастрофа совершенно случайна. Это было что угодно: рок, случай, провидение, стечение обстоятельств, наказание свыше, но никак не спланированное убийство.

Тогда, в другой, как казалось теперь, жизни, с благословения Ильи Петровича все утихло, и уже через год Прокофий Иванович ушел на вышестоящую должность.

С тех пор жизнь вела его только вверх, сурово и точно, будто по расписанию, без скачков и зигзагов. Деликатные поручения, время от времени поступавшие от вышестоящего руководства, выполнялись быстро и без вопросов. После того случая Прокофий Иванович стал мудрее и никогда в жизни больше не совершал опрометчивых поступков, вне работы ведя размеренную, вполне обычную обывательскую жизнь, лишь изредка позволяя себе невинную шалость – порезвиться с молоденькой и не слишком опытной девчонкой. Но он был осторожен, очень осторожен. Об этих его забавах знали лишь двое: битый жизнью, нелюбопытный, а к тому же крепко повязанный личный водитель генерала и Лев Игнатьевич, его собственный протеже, начальник одного из отделов, полковник и по совместительству доверенный помощник. Именно он каждый раз искал и находил девушку, готовую за определённый гонорар выполнить все прихоти «серого человека».

Но Прокофий Иванович никогда, как бы ни стремились к этому его душа и тело, не позволял себе встретиться с одной и той же девчонкой дважды. Свои интимные свидания он скрывал даже от самых преданных друзей, не без оснований опасаясь их беззаботных языков, и, как теперь оказалось, правильно делал. При нынешнем генеральном секретаре скомпрометировать себя было равнозначно гибели.

Он не доверял никому – даже самым проверенным, самым, как казалось, преданным друзьям, видя в них только хищников, ждущих момента его падения и готовых по еще теплой спине прыгнуть на освободившееся кресло.

– Гады, трусы, сволочи! – вспоминая окружающих, Прокофий Иванович не скупился на уничижительные эпитеты. – Вот и этот, – он мысленно представил образ седовласого, – испугался, потому и ценности за границу переправляет.

То, что состоявшийся разговор шел именно о «ценностях», Прокофий Иванович понял или, скорее, ощутил, в какой-то момент своих терзаний и по некотором размышлении уверился в собственных предположениях.