Приказано - спасти...

Чекунов мельком глянул на самозарядку, прислоненную к колесу прицепа и обратился к Фире:

- Как раненые?

- Смотреть надо.

- Фира, оставьте меня - подал голос и Сиваков. - Ничего со мной не сделается, потерплю. Осмотрите раненых, возможно, кому-то нужна помощь. - А вы, Андрей, позовите Данилову.

- Стой - остановил Семен дернувшегося было Шилина. - Помоги здесь. Я сам схожу.

Хлюпая промокшими ботинками, Чекунов подошел к санитарке. Женщина сидела возле дерева, глядя невидящим взглядом. Ссадины на ее лице ясно говорили, что гонка по лесной дороге и для нее не прошла бесследно.

- Анастасия Ивановна! - позвал Семен. Женщина не шевельнулась, как статуя, застыв под холодным дождем.

- Анастасия Ивановна!! - уже громче окликнул красноармеец. Санитарка нехотя повернула голову. В глазах медленно проявилось узнавание:

- А, это ты Семен. Чего тебе?

- Борис Алексеевич вас зовет, надо раненых осмотреть. Да и у него, кажется, рука сломана.

- Да, надо - невпопад ответила женщина, продолжая думать о чем-то своем. - Всем что-то надо. А вот мне уже ничего не нужно.

- Как это - не нужно? - осторожно поинтересовался Семен. - Всем нам, пока мы живы - что-то необходимо...

- Живы?! - санитарка уперлась в него тяжелым взглядом. - Ты знаешь, что я уже умерла тогда, когда сгорел танк моего мужа?! Зачем мне теперь жить?

Чекунов тихо вздохнул. Они находятся в немецком тылу. До линии фронта еще несколько десятков километров. Тринадцать раненых ждут помощи и надеются, что их не бросят. У тягача греется двигатель и подклинивает тормоз правого фрикциона. А ему предлагают поговорить о смысле жизни. Еще в той жизни, старшине Чекунову приходилось видеть как "срываются с нарезки" даже опытные бойцы. Но они были мужиками, и разговор был прост и краток: есть приказ и его нужно выполнить, а все остальное - после войны. А как разговаривать с женщиной сейчас?

Ровным голосом он обратился к Даниловой, стараясь достучаться до ее сознания:

- Анастасия Ивановна, успокойтесь. Все будет нормально. Реку мы пересекли. Потихоньку и до своих доберемся. Только раненым надо помочь...

- Никогда уже не будет нормально - перебила его санитарка. - Ты понимаешь, Семен, никогда?! Эта проклятая река! Почему у тебя получилось, почему не тогда?!

Она уже почти кричала ему в лицо. И Семен понял. Понял, что случилось. Сердце женщины разрывала горечь потери любимого человека. Горечь и обида, на несправедливый мир. Обида на других. Ведь другим все же удалось сделать то, что не смог ее муж и его бойцы, даже ценой своей жизни.

Теперь они здесь, за рекой. Задача выполнена. Но капитана Данилова уже не вернуть. Никогда...

- Анастасия... - проговорил Семен.... И по какому-то наитию добавил:

- Настя... Ты прости нас, Настя...

Женщина, замерев, изумленно уставилась ему в лицо, ища в нем что-то известное только ей одной. Губы на лице, исхлестанном дождем, задрожали. Потом некрасиво искривились, и Данилова, бросившись вперед, зарыдала в голос, спрятав лицо на груди Семена.

Чекунов глядел на дорогу, где застыл тягачом с прицепом, поверх мокрых волос женщины. Под его руками содрогались от рыданий плечи санитарки, а он думал: "Все повторяется. Опять, как и тогда, в сорок шестом. Как и Женькина мать... Проклятая война. Сколько же еще человеческих судеб будет искалечено. Сколько будет боли. А поддаваться слабости сейчас нельзя".

Семен осторожно отодвинул от себя санитарку. Взглянул сверху в заплаканное лицо женщины:

- Настя, все будет хорошо. Я обещаю. Ты мне веришь?

Тридцатипятилетняя вдова смотрела в глаза восемнадцатилетнего парня. В глаза, где плескалась такая же боль. И где было понимание и печаль. Наверное, такие глаза бывают только у стариков.

Анастасия Ивановна мелко закивала головой, зашмыгала носом, вытирая слезы рукавом бушлата.

- Пожалуйста, помоги Борису Алексеевичу. Фира одна не справится. Да и раненым без тебя плохо.

Женщина еще раз кивнула, опустила глаза и, неловко разомкнув кольцо рук Чекунова, шагнула к дороге...

Осмотр раненых показал, что поездку по лесной дороге все пережили относительно благополучно. Ссадины, синяки и порезы не в счет. Больше всего, как ни странно, досталось "здоровым". Болтаясь в раскачивающемся кузове, как горошины в погремушке, военфельдшер и санитарки еще и пытались удерживать лежащих людей, защищая от падения с нар. Хуже всего пришлось Сивакову - перелом запястья правой руки вывел его из строя как хирурга. У Даниловой по левой скуле расплылся здоровенный кровоподтек. Глаз заплыл и только угадывался в узкой щелочке. Фира щеголяла всего парой ссадин на лице, однако болезненно кривилась всякий раз, когда ей приходилось нагибаться. Зато ее бушлат выглядел, по словам Андрея: "как если бы его собаки рвали". Свою долю "боевых ранений" получил и Семен. Красноармеец обжег руку горячим паром, доливая воду в радиатор работающего двигателя.