Приказчик без головы

– Телепнев Козьма Сысоевич! – Сашенька решила изложить версию, ей самой казавшуюся наиболее правдоподобной. – Я вчера у Матрены Ипатьевны в гостях была. Говорили про Пашку – это бывший приказчик Осетрова. Они с Дондрыкиной пожениться хотели, но он поехал в деревню и не вернулся. На самом деле Пашка никуда не ездил. Его убили!

Челышков кашлянул:

– Андрей Архипович, Пашка этот в деревне на другой женился. Дондрыкина, знаете-с, раньше…

– Знаю! – оборвал его Лябзин.

– А Сидор Муравкин видел, как Пашку убивали, – продолжила вываливать факты Сашенька. – За что Телепнев и его убил, а голову подкинул Осетрову. Вчера вечером Дондрыкина про то догадалась и поехала к Телепневу с пистолетом.

– Поехала? – спросил Челышков.

– Да! В «эгоистке».

– Они ведь под одной крышей живут, – напомнил Климент Сильвестрович.

Полицейские многозначительно замолчали. Сашенька и сама поняла, что изложила дело путано и сбивчиво. Попробовала убедить со второй попытки:

– А сегодня, когда я пришла к ней, кинулся на меня с ножом!

– Кто? – не понял Лябзин.

– Телепнев, конечно!

– И как же вы спаслись? – спросил он с ехидцей.

– Мокий Псоевич пришел.

Лябзин с трудом сдержался, чтоб не расхохотаться. Выручил многолетний опыт – ненормальные посещали полицейский участок каждодневно.

– Мокий этот может засвидетельствовать про нож? – спросил Лябзин, чтобы отвязаться.

– Нет, конечно. Он же его не видел…

Сашенька была в отчаянии. Сами знаете, как трудно объяснить, когда: а) нельзя рассказать всю правду; б) событий так много, что не знаешь, с чего начать; в) доказательств никаких; г) к тебе изначально отнеслись с предубеждением.

– Ну что ж, сударыня! Мы непременно проверим вашу историю…

– Умоляю, побыстрее! Телепнев уже троих убил!

– К сожалению, сегодня весь наличный состав брошен на поимку купца Осетрова, но завтра-послезавтра, третьего дня непременно. А теперь попрошу извинить!

Это был не ее день! С таким позором Сашеньку еще ни разу не выставляли за дверь. Нет, надо что-то делать. А вдруг Дондрыкина жива? Еще жива? И на Сашеньку снизошло озарение – конечно же!

– Вы ищете Осетрова? А если сообщу, где он прячется, задержите Телепнева?

– Так-так… Давайте по порядку! – оживился Лябзин. – Откуда знаете местонахождение Осетрова?

– Мы точно договорились?

Лябзину очень хотелось опередить сыскную полицию. А вдруг сумасшедшая вовсе не сумасшедшая и что-то действительно знает?

– Договорились. Диктуйте адрес!

– 5-я линяя, меблированные комнаты Златкиной, нумер двести двадцать восьмой.

– А ведь верно! – воскликнул Челышков. – Девка эта, Маруся Муравкина, там с ребеночком проживала. Как же я сам?.. Разрешите проверить?

– Отставить! Дондрыкина на твоем участке проживает? Туда и отправляйся. Узнай, что случилось. Осетровым сам займусь.

С минуты на минуту с аудиенции у Треплова должен был вернуться полицмейстер, и попадать под горячую руку Лябзину не улыбалось. Тем паче после сегодняшнего суда сомневаться, что рука эта будет даже не горячей, а раскаленной, не приходилось.

Если правы физиологи и наши мысли есть не что иное, как результат химических реакций, катализаторами которых являются чувства и ощущения, значит, в тот момент, когда Сашенька вышла из части и увидела вдалеке вывеску «Дедушка», зрительные ее образы вступили в сложное взаимодействие с памятью, и откуда-то из глубин выстроилась цепочка: лестница, Глебка, Ципцин, задание выяснить адрес. Адрес лежал уже в ридикюле, но обещанный разносчику трактира «Дедушка» рубль надо было выплатить. Купеческая дочь Сашенька обещаниями не разбрасывалась, и если слово давала, всегда его держала.

Она развернулась и с ходу наткнулась на Климента Сильвестровича.

– Что-то забыли? – спросил он участливо.

– Нет! Введенскую улицу как найти, не подскажете?

– Она недалеко. Прямо, прямо, через три встречные улицы направо. Не перепутайте. Налево Введенская Рыбацкой называется.

– Странно как…

Странно, что сторона Петербургской называется. Петербург – город прямых улиц, пересекающихся под прямым углом, а на Петербургской иной раз и проспекты заворачивают!

Глебкино жилище Сашенька нашла не без труда. По Введенской улице бродили гуси с утками, изредка попадались привязанные к колышкам козы, но вот прохожие ни разу не встретились. С трудом не запачкав юбку, прыгая через непросыхающие по полгода лужи, перестукав множество окон с вопросом, не здесь ли живет мещанка Прибабкина, а если не здесь, то где, в самом конце, почти у Кронверского проспекта, Сашенька нашла покосившуюся избу. Открыв калитку, прошла внутрь мимо грядок с овощами и будки с ленивой дворняжкой, даже не тявкнувшей на посетительницу. Сарай оказался позади дома. Открыв дверь из необструганных досок, княгиня зашла внутрь.

Так сладко во втором часу пополудни спят только юноши. Для них ночь – самое ценное время. Всю до капельки надо выжать ее на гулянки, на посиделки с приятелями и юными прелестницами: пить вино, курить папиросы, мечтать о счастливом будущем. И только под утро завалиться спать, чтобы попытаться увидеть его воочию.

Глебка, развалившись на сене, мягко посапывал.

– Эй, добрый вечер! – крикнула Сашенька.