Приход № 3 (февраль 2014). Сретение

Ситуация в Церкви меня беспокоит. Да и кого она может оставить равнодушным? Особенно последние события, связанные с Андреем Кураевым и с темами, которые он поднял. Проблемы, естественно, не только в православной Церкви, но и в католической, и в протестантской, где ситуация еще, может быть, хуже: закрытие церквей, люди перестали ходить в церкви в Дании, в Голландии, во Франции. Все это может быть предметом беспокойства, но таковы неизбежные процессы, потому что расцерковление мира и человека идет полным ходом, и я не знаю, что этому может воспрепятствовать. Только какой-нибудь катаклизм.

Так происходит не только в Церкви, подобная же деградация касается и культуры. Недавно приезжал с визитом бывший канцлер ФРГ Шмидт, и он сказал о том, что политики мельчают, и последними харизматичными политиками были де Голль и Черчилль. То же можно сказать и о художниках, композиторах, и в той же самой мере эти процессы касаются и Церкви. Когда я начинал церковную жизнь в середине 70-х одов, было очень много старцев, и самое интересное, что они были доступными. Я пришел в Церковь, потому что были архимандрит Таврион Батозский, схиархимандрит Амвросий Балабановский, отец Николай Гурьянов, и к ним легко можно было подойти, без вопросов. Сейчас не то что старцев нет, но до них не добраться… С тем же самым отцом Николаем, к которому я ездил за два года до его смерти, и было это по большому блату. Ехал я к нему с одним крутым богатеем, который имеет к нему доступ, и со священником. Что там было: какой-то ОМОН, кордоны, казаки – в общем, простой смертный туда уже не прорвется. Не могу, конечно, брать на себя такую смелость и говорить, что старцев нет, но если они и есть, к ним попросту не попадешь, как раньше в 70-е годы. И эти процессы идут, они необратимы.

Ну хорошо, ситуацией в современном обществе мы не управляем, но и в Церкви… Допустим, взять скандал с Pussy Riot – омерзительный, отвратительный поступок! Но нельзя, чтобы они за это пострадали. Это же глупость и властей, и Церкви превращать их в мучеников. В свое время, когда Бродского отправили в ссылку, Ахматова сказала замечательную вещь: «какую карьеру сделали нашему рыжему». Это, конечно, не мое дело, но какое-то патриаршее слово ожидали люди, лично я ждал, чтобы этих девушек помиловали, простили. Но ведь никакой реакции не последовало. Какие мы можем предъявлять претензии после этого? У меня был друг, такой поэт Дербенев, писал одни шлягеры. Уже в зрелом возрасте он стал очень верующим человеком, пришел к православию, и когда случаются эти нападки на Церковь – а ведь мы всегда ругаем московский патриархат – он говорит, ну что ты хочешь? Если прийти в комитет по делам спорта, увидишь, что там сидят пузатые люди, которые пьют пиво, мацают девок и так далее. Когда с ними общаешься, и не подумаешь, что где-то есть спортсмены, которые бегают быстрее всех, прыгают выше всех, поднимают тяжести…

Когда мы говорим о Церкви как о институте, мне становится неудобно, и иногда хочется как-то дистанцироваться просто от «такой» Церкви. Если в советские времена принадлежность к Церкви была предметом гордости, то сейчас есть такие компании, по поводу которых хочется сказать, что лично я не имею к этому отношения. Потому что просто стыдно. Издают какие-то чудовищные книжки. Вот, книга Андрея Яхнина «Антиискусство»: Малевич, Кандинский и все современное искусство клеймится ярлыком тоталитарной секты. Это даже не безграмотность, нет, это просто вонючая идеологическая книжка. А ведь получила разные церковные благословения. Как это возможно? И масса таких неприятных вещей происходит.

Что важно еще было для моей веры? В Советском Союзе Церковь была гонима, и для того, чтобы в ней находится, не то, что бы мужество какое-то нужно было, но это все-таки вызывало какое-то уважение у окружающих. Сейчас мы видим альянс с властью, и невольно начинаешь испытывать неудобство на этот счет. Однако любые процессы зависят от состояния человека, который приходит в Церковь. Вот такая история: один знакомый привез икону святителя Николая XV века, и так получилось, что она у меня дома была три дня. Я испытал несколько двойственное чувство от этого и даже немного обрадовался, когда он забрал ее, потому что при ней уже многих вещей не сделаешь, она обязывает. Когда эта икона стоит, возникает такое детское чувство: помните, маленькими мы отворачивали иконки к стене, чтобы варенье украсть. Примерно то же самое случилось и с церковной традицией, в частности, со знаменным распевом, всей системой богослужебного пения – они предъявляют определенные требования к молящимся, и эти требования неудобоносимы для современного человека. Наша психика и внимание расслаблены, а состояние богослужебного пения напрямую связано с состоянием тех людей, которые приходят в храм.

А что происходит с архитектурой! Вся Россия наполнена этими ужасными храмами а-ля «Христа Спасителя». Впрочем, ужас даже не в этом: ладно ты сделал плохую копию, но повтори хотя бы архитектуру исторического памятника. Но ведь даже этого не могут сделать, и в результате мы получаем ужасный церетелевский бронзит, полный кошмар. А если вы были внутри храма Христа Спасителя, там есть такой зал съездов с бронзовыми павлинами. Как к этому можно относиться? Когда все только начиналось, мы все были настроены оптимистично, знакомились с проектами восстановления храма и думали, что будут привлечены лучшие иконописцы, строители. Но потом мафиозные структуры всех оттеснили, и получилось то, что получилось.

Подобные процессы деградации затронули все, что связано с церковной культурой, и мы являемся свидетелями настоящего раскультуривания Церкви. И это очень неприятная тенденция, потому что мы говорим о расцерковлении в культуре, но ведь одновременно идет и раскультуривание Церкви. Поэтому очень важно замечать и говорить о таких оазисах, как у игуменьи Ксении Зайцевой в Коломне, где создан «Музей органической культуры». Только задумайтесь – это монастырь, где есть музей современного искусства, где все время проводятся современные кинофестивали, концерты. Вот такой культурный центр. Но, к сожалению, все подобные положительные примеры блекнут перед той стыдобой, которая оказывается на самом виду.

Я в церковных структурах провел много лет, в 1979 году начал преподавать в Академии, и я хочу сказать, что судьба «церковных интеллектуалов», таких хороших, настоящих, умных профессиональных людей достаточно незавидна. Хорошо, я просто штатский человек, «пиджачник», а вот если ты монах, да еще и более-менее умный и видный, тебя могут очень легко отправить в ссылку. Где нет этой здоровой критики изнутри, на ее месте возникает похабная антицерковная пропаганда. Определенно в этом и сама Церковь виновата, потому что она блокирует внутренние силы. Против того же Кураева развязана явно какая-то кампания, и это конечно, очень щекотливая тема. «Голубое лобби» не только в Церкви, но и в культуре, в музыке. Если ты не «голубой», до верхушки лестницы ты никогда не дойдешь, и это все знают. Только ведь это с Церковью несовместимо – вот, что действительно ужасно. Впрочем, оказывается, что даже заикаться на эту тему нельзя, нельзя говорить об этом, обсуждать эту проблему.

Считайте это старческим ворчанием, но хорошо, когда Церковь под спудом. Это не очень приятно звучит, я понимаю. Но это как-то организовывало людей: ну, нельзя было нести ту чушь, которую сейчас говорят люди в облачении, так, что просто уши вянут. Получается безответственность от вседозволенности. Когда было «все нельзя», это привносило больший контроль и дисциплину. Конечно, не могло тогда быть таких очередей к святыням, но очень трудно сказать, что лучше, и что хуже. Есть такой полуфантастический фильм Бертрана Блие про компанию молодых людей, которые находятся то в современном обществе, то переносятся во времена второй мировой войны. И получается, что и там не хорошо, и здесь плохо – здесь СПИД, а там фашисты. Поэтому трудно сказать, какое время лучше. Но совсем не хочется верить, что то, в котором живем мы.