Приход ночи

Но Фолимуна нелегко было обойти.

– Я уже объяснил, что его преосвященство будет настолько занят вплоть до Часа Огня, что не сможет выделить время для личных бесед. Мне искренне жаль, но я не могу ничего изменить. Приятно было побеседовать с вами.

– Мне также.

– В самом деле? – рассмеялся Фолимун. – Вам было приятно целых полчаса беседовать с сумасшедшим? С ненормальным? С фанатиком? С религиозным маньяком?

– Я, насколько помню, таких слов не говорил.

– Меня не удивило бы, если бы вы произнесли их про себя. – И Фолимун снова улыбнулся своей странной обезоруживающей улыбкой. – И наполовину были бы правы. Я действительно фанатик. И, пожалуй, религиозный маньяк. Но не сумасшедший. К большому моему сожалению. И к вашему тоже, как вскоре выяснится.

Они расстались. Тот же монах ждал Теремона за дверью, чтобы проводить к лифту. Странно я провел эти полчаса, подумал журналист. И не слишком плодотворно. В определенном смысле я знаю об Апостолах даже меньше, чем до прихода сюда.

Теремон по-прежнему был убежден, что Апостолы – это закосневшие в предрассудках безумцы. И у них, конечно, нет ни малейших доказательств того, что миру грозит вселенская катастрофа. Неясным оставалось пока одно: то ли они действительно верят в собственный бред, то ли намеренно дурачат других, чтобы набить себе карманы.

Все оказалось не так уж просто. Фанатический аскетизм, отличавший Апостолов, был Теремону совсем не по вкусу. И все же, все же… Этот Фолимун, их представитель, неожиданно оказался очень привлекательным человеком. Интеллигентный, здравомыслящий, даже рационалист на свой лад. Наличие у него своеобразного чувства юмора удивляло и еще больше располагало к нему. Теремон никогда не слыхивал, чтобы маньяк или фанатик мог хотя бы в малейшей степени посмеяться над собой. Если это только не роль, которую играет Фолимун, как уполномоченный по связям с общественностью – если он не создаст намеренно образ человека, вызывающего симпатию у таких, как Теремон. Будь осторожен, сказал себе журналист. Фолимун хочет тебя использовать. Впрочем, кто не хочет? Ты влиятельный журналист, и все только и смотрят, как бы использовать тебя.

Посмотрим, кто кого еще использует.

Гулко ступая по мраморным плитам, он быстро пересек вестибюль и вышел в сияющий трехсолнечный день.

Теперь обратно в редакцию. Проведем пару часов над благочестивым чтением Книги Откровений, а там пора подумать и о завтрашней колонке.

Глава 11

Летний сезон дождей был в самом разгаре, когда Ширин 501-й вернулся в Саро. Он вышел из самолета под сплошной ливень, превративший аэродром в подобие озера. Бешеные порывы ветра несли серые потоки над землей почти горизонтально.

До чего же все серо…

Солнца скрывались где-то за хмарью. Тот слабый проблеск на западе, вероятно, Онос, а с другой стороны угадывается холодный отсвет Тано и Ситы. Но толстый покров облаков делает день совсем сумрачным. Тревожно сумрачным для Ширина, который, несмотря на то, что сказал своим джонглорским партнерам, все еще переживает последствия пятнадцатиминутного пребывания в Таинственном Туннеле.

Ширин скорее бы сел на десять суток в тюрьму, чем сознался Келаритану, Кубелло и остальным в своем дурном самочувствии. Однако он был на грани кризиса. Через три-четыре дня после Туннеля Ширин испытал на себе в легкой, очень легкой форме ту клаустрофобию, которая привела стольких граждан Джонглора в психиатрическую лечебницу. Он сидел у себя в номере, работал над отчетом, и вдруг начинал чувствовать, как вокруг смыкается Тьма – у него появлялась непреодолимая потребность встать и выйти на террасу или даже прогуляться по гостиничному саду. Непреодолимая? Пожалуй, нет. Но настоятельная. Когда Ширин подчинялся ей, ему сразу становилось легче.

А еще Тьма приходила к нему во сне. В комнате, конечно, горела лампадка – Ширин всегда спал с лампадкой и не знал никого, кто бы этого не делал, а после Туннеля завел себе запасную на случай, если в первой сядет батарея – хотя индикатор показывал, что заряда хватит еще на полгода. И тем не менее спящему мозгу Ширина мерещилось, что комната погружается в глубины мрака, в черноту, в полную и беспросветную Тьму. И психолог просыпался дрожащий, весь в поту, убежденный, что вокруг него Тьма, хотя приветливый свет двух лампадок по обе стороны постели доказывал, что это неправда.

И сейчас, выходя из самолета под это хмурое небо, Ширин хоть и радовался, что вернулся домой, но предпочел бы более солнечный прием. Ему стало слегка – а может, и не слегка – нехорошо, когда пришлось идти по плексигласовому дождезащитному переходу от самолета к аэровокзалу. Ширин жалел, что этот переход поставили – сейчас он предпочел бы промокнуть, чем входить в закрытое пространство. Предпочел бы остаться под открытым небом, при свете дружеских солнц – хотя бы и скрытых за облаками.

Но потом дурнота прошла. Когда Ширин получил багаж, радость возвращения в Саро пересилила в нем последствия столкновения с Тьмой.