Приход ночи

– Потом Тьма, – хрипло вымолвил Харрим. Его большие руки начали дрожать при этом воспоминании. – Она спустилась, как будто тебя кто накрыл громадной шляпой, понимаете? Сразу – сплошная чернота. – Дрожь перешла в тряску. – Я услышал, как сын, Тринит, смеется. Он у меня шустрый, Тринит. По его разумению, Тьма – это что-то непотребное, точно вам говорю. Он, значит, засмеялся, я велел ему заткнуться, а одна из девочек заплакала, и я ей сказал, что все хорошо, это только на пятнадцать минут, забавы ради, и бояться не надо. А потом… – Он снова умолк, и на этот раз Ширин не стал торопить его. – Потом я почувствовал, как она давит меня. Все было Тьмой… Тьмой… вы не можете себе этого представить, не можете – как там было черно – как черно – Тьма… – Харрима вдруг передернуло, и из его груди вырвались мучительные, почти конвульсивные рыдания. – Тьма, о боги, Тьма…

– Тихо, тихо. Теперь уже все позади. Смотрите – свет! Сегодня на небе четыре солнца, Харрим. Успокойтесь.

– Дайте-ка я им займусь, – сказал Келаритан. Он подоспел к больному, как только тот разрыдался, с иглой наготове, ввел ее в могучее предплечье Харрима, и тот почти сразу же затих, откинувшись на подушку с застывшей улыбкой. – Теперь нам придется уйти.

– Но я же только начал…

– От него теперь долго не будет толку. Можем спокойно пообедать.

– Да, – без воодушевления ответил Ширин, у которого, к его собственному удивлению, почти пропал аппетит. Он не мог припомнить, чтобы с ним это случалось раньше. – И это – один из лучших ваших пациентов?

– Один из наиболее устойчивых, да.

– Что же тогда творится с другими?

– Некоторые впали в полную кататонию. Других приходится постоянно держать на седативах. Я уже говорил, что на первой стадии болезни они не желали заходить в помещение. Сразу по выходе из Туннеля с ними не происходило ничего особенного, за исключением этой внезапной вспышки клаустрофобии. Они отказывались заходить в помещение, в любое помещение – будь то дворец, особняк, квартира, хижина, шалаш или палатка.

Ширин впал в состояние глубокого шока. Его докторская диссертация была посвящена психическим расстройствам, связанным с темнотой – потому-то его и пригласили сюда, – но он никогда еще не сталкивался со столь острыми проявлениями.

– Вообще отказывались находиться под крышей? Где же они спали?

– Под открытым небом.

– Их, наверно, пытались затащить в дома насильно?

– Ну конечно, пытались. В таких случаях у больных начинались бурные истерические припадки. Некоторые даже проявляли суицидальные намерения – бились головой об стену и так далее. Их нельзя было удержать в четырех стенах без помощи смирительной рубашки и хорошей дозы транквилизатора.

Ширин взглянул на здоровенного, уснувшего уже, грузчика и потряс головой.

– Бедняга.

– Это была первая фаза. Харрим сейчас пребывает во второй – в фазе клаустрофилии. Он адаптировался здесь, и его синдром принял совершенно другой оборот. Он знает, что в больнице безопасно, что здесь всегда яркий свет. Но он, даже видя, что в окно светят солнца, боится теперь выйти наружу. Ему кажется, что там темно.

– Но это же абсурд. Там никогда не бывает темно. – Сказав это, Ширин тут же почувствовал себя дураком. Келаритан не преминул усугубить это ощущение.

– Мы-то с вами это знаем, доктор Ширин, и любой нормальный человек знает. Вся беда в том, что все получившие травму в Туннеле перестали быть нормальными людьми.

– Да, конечно, – буркнул пристыженный Ширин.

– Позже вы встретитесь с другими пациентами. Может быть, они помогут вам увидеть другие аспекты проблемы. А завтра мы покажем вам сам Туннель. Его, разумеется, закрыли после всего происшедшего, но отцам города не терпится узнать, нельзя ли его все же открыть. Они, насколько я понимаю, вложили в него огромные средства. Но сначала мы пообедаем, не так ли, доктор?

– Да, пообедаем, – ответил Ширин с еще меньшим энтузиазмом, чем прежде.

Глава 4

Огромный купол университетской обсерватории Саро, величественно вознесшийся над лесистыми склонами Обсерваторией горы, искрился в предвечернем солнечном свете. Маленький красный Довим уже закатился, но Онос еще высоко стоял на западе, а Трей и Патру, под острым углом пересекавшие восточный небосклон, заставляли поверхность купола вспыхивать новыми огнями.

Биней 25-й, стройный, подвижный молодой человек, носился по своей квартирке, которую делил с подругой, Раисстой 717-й, собирая книги и бумаги.

Раисста, прикорнувшая на их потертом зеленом диванчике, нахмурилась.

– Ты куда-то уходишь, Биней?

– Да, в обсерваторию.

– Но ведь еще совсем рано. Ты обычно уходишь туда только после захода Оноса. А до этого еще несколько часов.

– У меня там назначена встреча, Раисста.