Приходящие из Мора

Деревня встретила их почерневшим за десятилетия (а может быть и за столетие) угрюмым срубом без крыши, с пустыми, обросшими мхом и травой, словно бровями и ресницами, глазницами сгнивших окон. Лука не удержался, остановил машину и, взяв камеру, подошел ближе, сделал несколько кадров Похоже, что Мора находилась на грани вымирания – лес чувствовал себя здесь полноправным хозяином. Когда-то торная дорога, ведущая в поселение, поросла ивняком и мелкими сосенками. За срубом виднелся кривой забор и краешек соседнего дома, из трубы которого вился сизый дымок.

Лука повернулся к машине и замер. Неподалеку стоял тощий высокий человек в брезентовом балахоне (это в такую-то жару?!). Против солнца нельзя было разглядеть лица, но, похоже было, что он внимательно изучает гостей, сам, однако, не проявляя желания поприветствовать хотя бы взмахом руки.

– Витя, не знаешь, кто это? – он показал рукой, но человек успел исчезнуть в зарослях.

Он снова сел за руль, проехал еще метров сто, обогнув избу с дымящейся трубой. На гул двигателя из калитки выбралась старуха. Несмотря на духоту, на ней была выцветшая телогрейка с торчащими и дыр клоками ваты. На ногах суконные ботинки, нелепо смотревшиеся на ее худых ногах.

– Дарья Семеновна, здравствуйте! – поприветствовал ее Виктор.

– Здрасьте, здрасьте, Виктор Андреич! Давненько тебя видно не было, – бабка, первоначально настороженная приездом незнакомой машины, обрадовано засуетилась. – Машину загонять сразу будете, аль как?

– А что, обязательно? – спросил Лука.

– А как же. Егеря вон, в прошлом годе случай был, оставили машину за околицей, так медведь приходил, вдоволь наигрался.

– Словно взбесился. От колес ничего не оставил, тент изодрал и стекла побил, – подтвердил Виктор.

Подумав о медведе, Лука тотчас представил себе этого зверя, как щенка испуганного и улепетывающего со всех сил от неведомой опасности. В кармане он нащупал трофейный коготь. Показалось – его слегка шершавая поверхность обожгла ладонь.

– Ну, уж проходите, гости дорогие! – Бабка Дарья повела их на запах свежеиспеченного хлеба.

В доме было темно и все, что бросилось в глаза Стрельникову – это огромный кустарно вырубленный стол посреди кухни (в полдома кухня), белый куб огромной русской печи и длинные, во всю стену, скамейки под рядом мелких окошек. Низкие дощатые потолки. Что-то подобное он видел когда-то в музеях под открытым небом, где собирали старинные дома со всех краев и весей.

– Хлеб поспел, сейчас и картошечку поставим!

За окном замычала корова.

– Сейчас, сейчас! – крикнула старуха, – уймись, милая!

Оставив гостей, Дарья Семеновна выскочила во двор. Приветствуя ее появление на скотном дворе, закудахтали куры, раздался гусиный гвалт, заблеяли не то козы, не то бараны (в этом Лука был явно не специалист). Если прислушаться отрешенно, то выходило – обычная деревня со всякой живностью. И как-то не верилось, что народу в этой глухомани живет – на пальцах сосчитать можно.

С крыльца донесся стук, и в избу вошел старик на одной ноге. Вместо другой – когда-то лакированный под махагони деревянный протез.

– Здорово, гостям! – хрипло пробасил дед. – А я слышу – будто кто подъехал. Думаю, может, благодетели раньше срока пожаловали? Егеря, значит, – пояснил он, обращаясь к Стрельникову. – Ждем их. Скоро должны быть.

Дед был как дед – с небольшой аккуратной бородкой, с крепкой, почти солдатской выправкой, несмотря на свою инвалидность. Лицо его можно было назвать добрым, если бы не брови – мохнатые, тяжелые, делавшие взгляд его цепляющим и пронзительным. Он приблизился к Стрельникову и протянул руку. Его ладонь оказалась хоть и не крупная, но сильная для столь пожилого человека. Лука не остался в долгу – всегда приятно выразить почтение, казалось бы, столь банальным образом, через рукопожатие.

– Никак, брат твой, Виктор? – старик все не отпускал Луку.

– Точно, дед, угадал.

– Чего мне гадать, коли, я все про всех знаю, – проворчал старик. – Шучу. Ты же сам в последний раз хвастался. Брата, мол, жду. Счастливее человека я и не видывал, – он засмеялся и вновь обратился к Стрельникову: – А я Фаддей.

– А отчество? – удивился Лука.

– Без отчества. Меня так и называют всегда, ежели официально – «Фаддей Без Отчества». И попрошу без всяких «вы».

– Лука, – в свою очередь представился Стрельников, чем вызвал искреннее любопытство. Старик вскинул брови, отстранился, будто заново посмотрев на гостя.

– Весьма редкостное имя для нашего времени, – только сейчас он отпустил руку Стрельникова и пригласил садиться за стол.

– Сейчас жеванем, а потом за разговоры. Ну, где там мать?

На зов его вернулась Дарья Семеновна.

– Выпустила Нинку травки пощипать.

– Привязала? – спросил Фаддей.

– Да уж, на память пока не жалуюсь, – сердито ответила старуха, на что дед весело подмигнул гостям, затем снова повернулся к супруге:

– А Маринка где? Обедать с нами не сядет?

– Она к Евгении пошла. Что-то они там шьют.

Лука подмечал имена. Евгения – это, наверное, соседка. Виктор говорил, две только женщины в деревне. Значит, Маринка – должно быть, какая-то родственница.

Гостям был пожалован самогон. К радости Стрельникова, на его внезапный отказ (покосился только Виктор) Фаддей ответил без церемоний: «Я два раза в такие игры играть не приглашаю!». Налил себе и брату. Первую они выпили с ходу, после второй старика потянуло на разговор.

– Маринка – внучка моя. Загляденье девчонка. Сами увидите. Сейчас еще погостюет у дедов последний разок и… – дед присвистнул и махнул рукой, – унесут ее белые крылья. Город-то – нехорошее место. Соблазнов полно всяких.

– Чего мелешь-то, бес? – откликнулась Дарья Cеменовна. – Какие соблазны? Ей учиться надо. В институт она у нас поступила, – сообщила бабка главную семейную новость. – Вот и решила перед учебой погостить у стариков.

– Ну а ты, паря, чем в наших краях заниматься собираешься? – спросил Фаддей, обращаясь к Стрельникову. – Меня не проведешь. Я ученого человека за версту чую.

– Почему же ученого? – смутился Лука.

– Да я всех учеными зову, кто мне нравится.

Лука рассказал вкратце, так чтобы стало ясно и не вызывало лишних вопросов.

– Фотография – это дело хорошее. – Фаддей достал из-под стола бутыль, но даже не видя напряженного взгляда Луки, исполняя свое обещание, снова налил только себе и Виктору. – В городе-то пока жил, молодой еще – помню, баловался. А здесь бросил. Сам понимаешь. Никаких условий. Правда, сейчас, вроде как есть фотокамеры, которым даже пленка и бумага не нужна, а картинки можно по телевизору смотреть. Да уж больно дорого, полагаю, стоят, а? А с другой стороны, мне ли интересоваться – у нас и телевизора-то нет.

– Да, – согласился Лука, – хорошая камера недешево стоит. – Менее всего ему хотелось разговора на профессиональную тему, и он перевел его в другое русло. – А как у вас тут с погодой?

– Дак ведь я могу тебе наперед сказать, какая ожидается, – Фаддей хитро прищурил глаз. – С моих понятий, дня два, а может три, жмурь будет.

– Это как – жмурь? – спросил Виктор.

– А значит, солнце будет такое слепительное, что весь день ходить будешь глаза щуря. Жмуриться.

– А я думал, наоборот, дубак жуткий, – вставил Виктор. – Ну, в смысле – замерзнуть можно до «жмуриков».

На язвительное замечание Виктора Фаддей шутливо погрозил пальцем.

– Он у нас любит всякие словечки выдумывать! – засмеялась бабка Дарья.

– Да, точно. Ну-ка, отгадайте, что такое курвень? – спросил Фаддей и захохотал, на что Дарья сердито замахнулась: – Да ну тебя!

– Да уж, тут голову поломаешь, – тоже засмеялся Лука.

Он смотрел на Фаддея, ожидая разгадки, и заметил, как тот изменился в лице, увидев кого-то в дверном проеме.

– А тебя-то что, черт на плечах принес? – заругался Фаддей на вошедшего, – Ты где пропадал, идиот? Мы уж тут все чуть с ума не посходили.

Лука обернулся. Оказалось – это кот. Угольно черный, худой до безобразия, и абсолютно уверенный в себе. С легким налетом презрения ко всяким правилам общежития, он скользнул через порог и уселся на тканом коврике, внимательно уставившись на людей.

– Единственный кот на всю Мору остался, и тот шастает в лесу! А мышей кто ловить будет? – все еще в сердцах восклицал Фаддей, как будто общался с равным себе.

А кот взаправду вел себя почти как человек. Он медленно направился к Фаддею, стараясь сильно не крутить хвостом, хотя и был взволнован. Остановился, посмотрел на старика виноватыми глазами (постарался, бестия!), дождался, когда тот немного снизит тон, и только после этого, крадучись на полусогнутых, забрался под стол, где начал тереться о здоровую старикову ногу. Все, дескать, в порядке, хозяин! Чего ты шумишь?

– Подлизываешься, Мазепа? – старик погладил кота.

– Мазепа?! – удивился Лука.

– Мазепа и есть, – сказал дед, вновь обращаясь к коту: – Так уж и быть, получишь чего-нибудь вкусненького. Как никак, радость у нас – кот из леса вернулся.

Непонятно было – то ли дед шутит, то ли серьезно говорит. Какая-то радость у него получилась с налетом грусти.

– Не живут у нас ни кошки, ни собаки, – сказал он, обращаясь к Стрельникову. – Сколько не заводили, надолго не задерживаются. Исчезают. Не знаю, что уж такого в наших краях. Коровы, гуси и прочая тварь, эти кое-как живут. Куры – так тем вообще на все плевать.

– А что такое курвень, кстати? – спросил Виктор.

– Курвень – это когда моя жена с утра идет в курятник яйца собирать, а я свою культю еще с вечера куда-то дел, найти не могу. Кричу ее, зову, да разве доорешься! Приходится так на одной ноге по избе прыгать, ругаться, пока не отыщется.

Все засмеялись. Правда, смех казался натянутым. Он быстро прервался, когда с крыльца донеслись шаги и на пороге появился щуплый старичок с жиденькой бородкой.

– А, Вася! – уже привычным для Стрельникова сердитым голосом (видимо по-другому Фаддей и не говорил), хозяин приветствовал вошедшего: – Чего пожаловал?

– Я смотрю, гости у вас. Добрый день, – старичок низко поклонился. Луке показалось: с излишней почтительностью.

Хозяин щурился на него, но пройти не приглашал. Да и тот уходить просто так не собирался. Стоял, полный надежд. Возможно, этого жителя Моры больше интересовали не гости, а напиток, подаваемый по такому случаю к столу. В другой ситуации, по всей видимости, Фаддей прогнал бы Василия взашей, но при чужих постеснялся.

– Да, гости у нас, – произнес, наконец, хозяин и смилостивился: – Проходи. Мать, налей еще чуток.

После того как всей компанией, за исключением Стрельникова, уговорили оставшийся самогон, Фаддей дал команду жене готовить место для гостей и увлек Василия (тот с большой неохотой покинул стол) за собой во двор.

– Этот дед Василий – бывший вертухай, – сказал чуть позже Виктор, когда они загнали машину во двор. – Говорят, в свое время в лагерях на вышке стоял с оптической винтовкой. Божится, что ни одного заключенного в своей жизни не убил. Да что-то не верится. Ведь ворошиловский стрелок, его душу. Вохра поганая.

Лука представил себе Василия в качестве надзирателя.

– Да ну, как-то сомнительно, что этот тип действительно мог в лагере работать. Какой-то он дохловатый. И несерьезный.

– Насчет дохлого – не уверен. Насчет «несерьезного» – еще увидишь. Заодно познакомишься с его закадычным корешем. Зовут того Еносий, а по молодости он занимался как раз тем, что сидел в тех самых лагерях. Вроде как из репрессированных, а затем прижизненно реабилитированных. Та еще странная парочка. Может, его дед сам Василий и охранял. Никто, кстати, до сих пор этот вопрос разъяснить не может, а они на этот счет помалкивают. Так вот этот Еносий – совершенная противоположность. Здоровый, раскормленный тюфяк. Старше Василия, а выглядит на десяток лет моложе. Хотя тоже одной ногой в могиле стоит. Да тут все – одной ногой.

– Ты говоришь, здесь три старика. А когда я делал снимки, я точно видел еще одного мужика. Он стоял у леса. Высокий, тощий. Я же тебе говорил, но он скрылся…

Лука не успел договорить. Отвлекла бабка Дарья. Она притащила постельное белье и повела их в пристрой.

– Тут и будете жить.

– Царские хоромы, Дарья Семеновна! – сказал Лука, едва только глянул внутрь. На широченных полатях можно было разместиться хоть вдесятером.

Хозяйка повелела распоряжаться своим временем как заблагорассудится. Главное – не забывать запирать калитку. А если уж вернулся поздно, придется лезть через забор, потому как на ночь ворота и калитку задвигают тяжелым засовом и все окошки заставлены.

– Чтобы медведь не баловался, ежели заявится.

Они вернулись во двор, чтобы разгрузить машину. Потом взялись за генератор. По какой-то причине он не перенес дорогу и никак не хотел запускаться. Пришлось разбирать. Захмелевший Виктор зло ругался. Пока занимались починкой, не заставил себя ждать тот самый старик Еносий. Узнав от Василия о приезде нового человека, он тоже поспешил «засвидетельствовать почтение».

– Если что, милости просим к нам, – предложил он. – Третья изба отсюда. Только не та, что справа, – та брошена – а левая.

Он действительно производил впечатление несуразного человека. Вместо шнурков на ботинках была закручена алюминиевая проволока. Ею же вместо ремня подвязаны брюки. Сам – кудлатый и с легкой рыжинкой в седеющих волосах.

Спустя несколько минут общения, Стрельников заметил, что у старика действительно не все дома. Или настолько простым Еносий был человеком. Все что-то лез указывать, поддакивал на любое слово Виктора, хотя в технике был полный ноль. Виктор уже шепнул брату, что меньше всего ему хотелось бы отвечать на сыплющиеся от Еносия глупые советы, а проще – взять и пристрелить.