- И о чём? О том что ты не соблюдаешь договорённостей? Тут не говорить надо, а контракт рвать и неустойку требовать по полной.
- Значит, вот так? – Она сглотнула, из горла вырвался смешок. – Ожидаемо. Ладно, я не буду держаться, мне не нужно наше совместное проживание. Только ты не обо всех последствиях подумал.
- Предсказываешь? – Он достал жвачку и бросил в рот, как делал всегда, когда хотелось курить. – Ты обычно не очень по этой части.
- Это я знаю. – Прислонившись спиной к двери, сказала Кет, и вправду её голос больше не звучал неуверенно. Она и не чувствовала себя неловкой – ушел постоянный стыд за ложь перед Элайджей, и она впервые поняла, что имеет право говорить с ним на равных. – Вообще-то, я правда ожидала и хотела уйти красиво, пожелав тебе счастливого пути. Только это лицемерие, Элайджа. – Черты её лица заострились, обретя привычную хищность: – Пока я жива, я тебя никогда добровольно не отдам никакой домашней клушке, которые тебе так по вкусу, и сделаю всё, чтобы ты сожалел о расставании со мной каждую минуту, когда у тебя будет, чтобы «поскучать».
- Какая патетика. Я вполне могу влюбиться. Хотя бы в ту милую девочку на той стороне улицы. Неопробавана Колом, кстати, что для его молоденьких соседок прямо редкость.
- Ты любишь меня, и чего-то подобного за сорок лет не встретил, иначе бы давно со свистом выкинул на помойку, значит, без меня останешься в гордом одиночестве. А в одиночестве человек не бывает счастлив, и, да, это мне нравится, если я не смогу стать счастливой без тебя. Я люблю тебя как умею, и похрену мне на справедливость, и что я перед тобой виновата, так виниться до конца жизни можно… И ещё…
- А ты ведь не сможешь?
- Что?
- Стать счастливой без меня.
Лицо Кетрин застыло, измученная переживаниями она не могла оценить, что тон мужчины стал откровенно нежен.
- Один человек – не все счастье жизни, у меня есть дочь, будет работа... – вдруг поняв, какими унизительными выглядят её потуги доказать, что виноград её зеленый и вовсе не необходимый, она не стала договаривать, коротко бросив: – Я, пожалуй, пожертвую тебе своё такси.
“Ты никогда не полюбишь без взаимного будущего...”
Сейчас Катерина не помнила, когда Элайджа сказал ей это, но слова эти прозвучали в мозгу. Он никогда не ошибался в ней, так какого дьявола ошибся тут?!
Катерина уже прошла метров триста по улице, когда поняла, что ладонь на плече требует развернуться. Обернулась, исподлобья глядя на бывшего мужа.
- А я не собираюсь быть несчастненькой жертвой несчастливой любви к тебе, поэтому... Разошлись и ладно.
К её изумлению Элайджа стоял, какое-то время глядя на неё, а потом вдруг рассмеялся искренне и открыто, и смеялся долго. И снова она замкнулась в себе, и увидела в этом смехе насмешку.
- Ладно, – повторила женщина и голос её звучал просто, и почти наивно. – Я знаю, что была не права, Элайджа. И всё-таки, – Элайджа увидел как белки её глаз наливаются краснотой от лопающихся сосудов, – мне очень больно расстаться, я итак наказана до конца жизни тем, что прос**ла тебя. Не надо надо мной насмехаться.
Она круто развернулась и заторопилась по улице, кляня привычную обувь на шпильке. Но пройти далеко не удалось.
- Ты у меня прелесть, дорогая, – отдышавшись, он по прежнему пояснил: – Я только что объяснял Колу, что жертвенной ипостасью ты себя не прокормишь. Как всегда без зонтика.
Кет с ещё большим недоумением уставилась на распахнувшийся над её головой клетчатый купол. Прищурилась, пытаясь казаться собранной, но на деле испуганная надежда полыхнувшая в карих глазах, мокрые прядки, выбившиеся из пучка и от сильного дождя облепившие по-детски круглые щёки, повисший мокрой тряпкой алый шёлковый шарф, а самое главное – это желание казаться грозной и эффектной, окончательно придавали её не самой габаритной фигуре тщедушный вид мокрого, но злого существа. Словно чувствуя это, пытаясь задавить в себе неумные мечты, Кет спросила совсем уж грубо.
- Что с того?
- И то, что ты через минут десять застудишь так любимый мною филей, талию и не родишь мне сына, как собиралась. Не то, чтобы я так уж сильно жаждал, но и не против, да к тому же сидеть и слушать твои стоны насчёт радикулита меня тоже не прельщает. Разве что лет так через тридцать. Но к тому времени я буду и сам мучиться со старческой подагрой и храпеть как иерихонская труба… – Одной рукой обняв уткнувшуюся ему в грудь женщину, Элайджа аккуратно коснулся губами мокрой макушки. – Мне всегда казалось, что ты не склонна к слезам, но и тут мне натянули нос. Не плачь.
- Почему ты так… дал понять?..