Читаем Прикладная философия полностью

Наиболее важный, определяющий момент человеческого бытия в феодальном обществе, это практически однозначно заданная социальная ячейка в которую человек помещен, без реальной возможности что-либо поменять в своей жизни (крохотный винтик в огромной государственной машине). Возьмем к примеру Россию восемнадцатого - девятнадцатого веков. Крестьянин прикреплен к земле и своему хозяину феодалу. Основной вид организации производства и одновременно форма взимания налогов - барщина, на которой крестьянин занят практически все рабочее время. Остаток этого времени тратится на работу на "своем" участке, чтобы содержать семью. Изменить свое социальное положение у крестьянина принципиально нет возможности, разве, что сделать над собой волевое и нравственное сверх усилие, бросить семью без средств к существованию, и рискуя жизнью, пуститься в бега. Для среднего человека это полностью исключенный вариант. Нормальный человек может пойти на него, только когда альтернатива смерть от голода, семьи нет, а моральных и физических сил еще достаточно, чтобы уйти в бега. Если условно принять, что система, которая поставила его в эти условия, относительно разумна, то она, естественно, не подводит его к этой грани.

В результате складывается специфическое общественное сознание законопослушного человека, загнанного в условия полной безысходности. Общественная машина, в которую он помещен, отняла у него возможность действовать по собственной воле, и все решает за него. Он выполняет приказы общественной машины, но без малейшего желания. Способ стимулирования один подгонять кнутом или страхом очень сурового наказания вплоть до смерти. Это режим работы на скороспелых военно-технических проектах Петра Первого, на строительстве первой российской железной дороги, на царской военной службе, на сталинских стройках коммунизма. В обычной жизни крепостного крестьянина жизнь чуть мягче, но основные принципы те же. Естественно, в таком режиме речь может идти только о самой примитивной физической работе. Соответственно, контингент для этого низко квалифицированный, низко интеллектуальный, без возможностей и потребностей к совершенствованию. Продолжительность рабочего дня близкая к предельной физиологической возможности, вариантов отдохнуть, расслабиться отключиться от этой безысходности немного, основное - вино. Застынь Россия в таком состоянии в середине девятнадцатого века, она бы безнадежно отстала. Демократизация позволила ей к двадцатому веку сравняться с остальным миром технически и организовать вариант феодализма на качественно ином культурно-техническом уровне.

Честно говоря, такой обобщенный психологический портрет крепостного крестьянина как-то не сходится с утверждением, что русская история в отличие от западной изобилует крестьянскими бунтами, бессмысленными, кровавыми, необычайно жестокими. Для бунта нужна внутренняя психологическая энергия, злость, ненависть, жажда мести, хоть какая-то конструктивная программа, хоть какой-то элемент организации, т.е. дополнительные организационные усилия. Октябрьский бунт с этой точки зрения психологически понятен. Возник он стихийно, когда на грань голодной смерти были поставлены семьи рабочих (у свободных рабочих энергии чуть больше, чем у крепостных крестьян, но этого все равно явно не достаточно), а дальше большевики захватив власть, внесли этот элемент организации, злости, ненависти, необычайной жестокости, которая только и позволяет такого человека заставить что-то делать. Взяли в заложники семьи, к армии приставили комиссаров евреев (у этой нации есть необходимая энергия), безжалостно расстреливавших за малейшие колебания или проявление гуманизма, развернули массовую агитацию ненависти к врагам большевизма, и тогда русский человек пошел в бой на других русских людей. А без большевиков бунт психологически не получается, не хватает очень важного элемента, энергии, запала. Возьмем русских классиков восемнадцатого - девятнадцатого века, описывавших жизнь своего времени: Гоголя, Пушкина, Тургенева, даже Некрасова и Радищева. Я не вижу психологической основы для бунта. Максимум, на что способны сами крестьяне (без Пушкинского Дубровского), наказать конкретного обидчика, может быть даже запалить барскую усадьбу, но после этого сдаться и пойти на каторгу, а наиболее естественный вариант - терпеть и заливать тоску вином.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
Критика политической философии: Избранные эссе
Критика политической философии: Избранные эссе

В книге собраны статьи по актуальным вопросам политической теории, которые находятся в центре дискуссий отечественных и зарубежных философов и обществоведов. Автор книги предпринимает попытку переосмысления таких категорий политической философии, как гражданское общество, цивилизация, политическое насилие, революция, национализм. В историко-философских статьях сборника исследуются генезис и пути развития основных идейных течений современности, прежде всего – либерализма. Особое место занимает цикл эссе, посвященных теоретическим проблемам морали и моральному измерению политической жизни.Книга имеет полемический характер и предназначена всем, кто стремится понять политику как нечто более возвышенное и трагическое, чем пиар, политтехнологии и, по выражению Гарольда Лассвелла, определение того, «кто получит что, когда и как».

Борис Гурьевич Капустин

Политика / Философия / Образование и наука