Прикладная метафизика

Свобода есть стихия, подобная огню, если лишить огонь способности сжигать все, что горит, он будет бесполезен и для домашнего очага. Но своенравность свободы как стихии еще на порядок выше; пожалуй, нет такой деятельности, которая не пыталась бы украсть ее имя, присоединить его себе в качестве эпитета — от «свободного следования велению долга» (Кант) до «свободного строительства коммунизма» (Маркс). Чтобы понять несостоятельность этих логических монстров, не нужно быть мастером рефлексии-без-повторов. Но, во-первых, навык логического упорядочивания не срабатывает вблизи «великих идей», то есть важнейших экзистенциальных заказов (сказывается разница между черепицей и «смыслом жизни» в качестве ставки), а во-вторых, «не примешь от такого названия, примешь беду». Поэтому Daosein спокойно относится ко всем злоупотреблениям именем свободы, узнавая ее и безымянной, и под чужим именем, отличая ее от ярлыков, предъявляемых самозванцами из разбойничьего племени Чжи, укрывшихся под самыми красивыми именами.

12

Великой силой causa sui в человеческом мире является аскеза. Самое подробное и обстоятельное рассмотрение аскетических идеалов в метафизическом аспекте предпринял Ницше. Аскеза трактуется им как решающая уловка рессентимента, позволяющая представить ущербность (болезнь) в качестве залога будущего спасения. Объятое страданием, неполноценное настоящее сакрализуется, поскольку свидетельствует в пользу неминуемой собственной противоположности. Согласно Ницше культурный европеец есть «вечный заложник будущего, которое беспощадно, точно шпора, вонзается в плоть каждого переживаемого им момента»[78]. Речь идет о некой эффективно применяемой ловушке вроде «тайны», рафинированной до степени научной проблемы или смоделированной машины выбирания, пользователь которой выбирает себя вплоть до полной опустошенности. Социальность всегда держится на том, что у самого привода первичной спонтанной силы встраивается редуктор, осуществляющий отбор и перераспределение мощности: преднаходимая индивидом «внутренняя энергия», как правило, преднаходится там, куда она уже отведена редуктором. Не составляет исключения и аскетический идеал: «Если понадобилось бы вместить ценность священнического существования в кратчайшую формулу, то пришлось бы сказать без стеснения: священник есть переориентировщик ressentiment»[79].

Что может быть естественней: найдя живительный источник, припасть к нему, не заметив при этом, что действительный первоисточник, ключ силы, бьет в двух шагах, а субъект припал к ближайшему отводку, устроенному с помощью подземного желобка… Аскетический идеал, идеал свободы и идеал познания (в той мере, в какой они «идеалы», а не силы causa sui) устроены сходным образом — всегда имеет место миражирование, удвоение видимости. Этот главный прием, безошибочно использованный Большим Вором, описывается Ницше следующим образом: «Он носит с собой мази и бальзам, в этом нет сомнения, но чтобы стать врачом, ему надобно прежде наносить раны; утоляя затем боль, причиняемую раной, он в то же время отравляет рану — уж здесь-то он знает толк, этот чародей и укротитель хищных зверей, в чьем окружении все здоровое неизбежно делается больным, а все больное — ручным»[80]. Описанный способ исцеления и внедрения идеала можно назвать еще обузданием, привязыванием невидимого поводка: самые прочные социальные связи и самые упругие натяжения образованы такого рода поводками.

Для даоса, отвергающего любую форму связанности как подпадание миру (хотя бы посредством принесения пользы), аскеза, казалось бы, должна вызывать однозначное презрение. Однако принцип увэй не пренебрегает никаким источником чистой силы. Практикующий недеяние (и в сущности только он один) способен обойти переориентировщика и оказаться у него за спиной благодаря своеобразной аскетической интерференции. Но прежде следует разобраться в том могуществе, которое открывает аскетический вызов, — почему, собственно говоря, аскет считается атлетом духа, деятелем по преимуществу — подвижником (несомненно, глубокая и точная интуиция языка позволяет назвать подвижником неподвижно стоящего столпника)? Послушаем, что говорит по этому поводу Ницше: «Должно быть, есть какая-то необходимость первого ранга, которая все снова и снова способствует произрастанию и преуспеянию этой жизневраждебной специи, — должно быть, это в интересах самой жизни, чтобы такой тип самопротиворечия не вымер. Ибо аскетическая жизнь есть самопротиворечие: здесь делается попытка применить силу для того, чтобы закупорить источник силы…»[81]