Приключение Гекльберри Финна (пер. Ильина)

— Да уж, будь спокоен, давно! Тридцать лет назад началась, около этого. Был там у них какой-то спор, стали они судиться, суд признал одного из спорщиков не правым, ну тот взял да и застрелил другого, который в суде выиграл, — больше-то ему, понятное дело, ничего не оставалось. На его месте любой поступил бы точно так же.

— А из-за чего у них спор вышел — из-за земли?

— Да может быть — не знаю.

— Ладно, а стрелял первым кто? Гранджерфорд или Шепердсон?

— Господи, откуда ж мне знать-то? Это все вон когда было.

— И что же, никто этого не знает?

— Да нет, па знает, по-моему, и еще кое-кто из стариков, но, правда, из-за чего у них сыр-бор начался, и старикам не известно.

— Сколько же всего народу погибло, а, Бак?

— Много; похоронные конторы на этом здорово заработали. Другое дело, что убить так сразу не всякого удается. В па однажды пальнули крупной дробью, ну да он не в обиде, потому что сам подставился, не уберегся. Боба как-то ножом пырнули и Тома тоже пару раз ранили.

— Скажи, Бак, а в этом году кого-нибудь уже убили?

— А как же, у нас одного и у них одного. Месяца три назад мой кузен Бад, ему четырнадцать было, поехал прокатиться верхом по лесу, который на другом берегу, а оружия с собой сдуру не прихватил, ну, заехал в самую глушь и вдруг слышит, за ним кто-то скачет, а после видит, это старый Лысый Шепердсон — в руке ружье, волосенки белые по ветру развеваются; и Бад нет, чтобы спрыгнуть с лошади да в кусты удрать, решил, что сможет ускакать от старика; ну и промчали они миль пять, если не больше, а старик не то, что не отстает, а понемногу нагоняет, и наконец, Бад понял, что ему не уйти, остановил коня, повернулся к старику, чтобы пулю не в спину получить, понимаешь? А старик подъехал поближе и застрелил его. Ну, правда, долго ему этой удаче радоваться не пришлось, потому что через неделю наши ребята и его уложили.

— Сдается мне, этот старик был трусом, Бак.

— Ну уж нет, ни вот столечко. Среди Шепердсонов трусов нет — ни одного. И среди Гранджерфордов тоже. Да этот старик как-то раз против троих Гранджерфордов аж полчаса продержался — и победил. Они все были верхом, а он спешился, укрылся за поленницей, поставил перед собой лошадь, чтобы она его от пуль прикрывала, а Гранджерфорды спешиваться не стали, скакали вокруг старика, палили в него, а он в них палил. Ясное дело, и лошадь его, и сам он вернулись домой продырявленными, все в крови, да ведь Гранджерфордов-то оттуда в дом нести пришлось — один был убит, второй умер на следующий день. Нет, сэр, если вам требуются трусы, среди Шепердсонов их лучше не искать, только время зря потратите, — их там и в заводе нет.

На следующее воскресенье все мы отправились, и все верхом, в церковь, она милях в трех от дома стояла. Мужчины взяли с собой ружья и Бак тоже, и во время службы держали их зажатыми между колен или прислоненными к стеночке, чтобы под рукой были. И Шепердсоны точно так же поступили. Проповедь была хуже некуда — насчет братской любви и прочей скукотищи в этом роде; однако все ее очень хвалили, и обсуждали на обратном пути, и много всякого наговорили насчет веры, и добрых дел, и свободной благодати, и допередопределения, и я не понял чего еще, так что это воскресенье далось мне труднее, чем все прежние.

Примерно через час после обеда все уже спали — кто в кресле, кто по своим комнатам, — и стало мне совсем скучно. Бак и его пес растянулись в траве на угреве и тоже дрыхли. Я поднялся к нашей комнате, думал, может, и мне соснуть удастся. И вижу, милая мисс София стоит у своей двери, которая как раз рядом с нашей. Завела она меня к себе, дверь притворила тихо-тихо и спросила, хорошо ли я к ней отношусь, а я говорю — хорошо; тогда она спрашивает, не могу ли я оказать ей услугу, но только никому об этом не рассказывая, и я говорю — могу. Тут она сказала, что забыла в церкви свое Писание — на скамье, между двумя другими книгами, — так не могу ли я потихонечку выбраться из дому, сбегать туда и принести ей это Писание, но чтобы никто о том не проведал. Я говорю — конечно. Выскользнул я из дома на дорогу, добежал до церкви, а в ней никого — ну, разве пара свиней: двери же не запираются, а свиньи любят поваляться летом на дощатом полу, потому что он прохладный. Вы, может, и сами замечали, что большинство людей приходит в церковь, только когда от этого отвертеться не удается; а вот свиньи — совсем другой коленкор.