Приключение Гекльберри Финна (пер. Ильина)

Ну вот, а следом они взялись за два длинных меча, которые герцог из дубовых реек выстругал, и принялись разыгрывать поединок, герцог сказал, что он будет Ричардом III; и так уж они скакали по всему плоту и лупцевали друг друга — любо-дорого было глядеть. В конце концов, король споткнулся и сверзился за борт, и после этого они отдыхали, рассказывая друг другу о приключениях, которые пережили в прежние времена на реке.

Герцог, как отобедал, говорит:

— Ну что, Капет, нам нужно дать представление первостатейное, соображаете? А для этого, как я понимаю, придется еще кой-чего добавить. Что-нибудь эффектное, для бисов.

— Для каких таких бесов, Билджуотер?

Герцог объяснил, для каких, а потом говорит:

— Я могу исполнить танец шотландского горца или матросский перепляс, а вы — так, дайте подумать, — вы можете выдать им монолог Гамлета.

— Чего Гамлета?

— Монолог, неужто не знаете? Самая прославленная у Шекспира вещь. Ах, какая возвышенность, какая возвышенность! Любого за душу берет. Книги, в которой он напечатан, у меня при себе нет — я только один том из собрания прихватил, — но, думаю, я смогу его припомнить. Вот сейчас похожу минутку по палубе, посмотрю, удастся ли мне извлечь его из могильных склепов моей памяти.

И он начал расхаживать взад-вперед, размышляя, и время от времени мрачнея самым страшным образом, а то еще стискивал ладонью лоб, и отшатывался и испускал стон, а после вздыхал и даже слезу ронял. Наблюдать за ним было одно удовольствие. В конце концов, он все вспомнил и потребовал от нас внимания. А затем встал в самую что ни на есть благородную позу — выставил вперед ногу, руки перед собой вытянул, голову назад откинул, чтобы видеть небеса; да как заревет, с надрывом, как зубами заскрежещет, — и давай витийствовать, подвывая и выпячивая грудь; короче говоря, всех актеров, каких я до того видал, герцог просто-напросто за пояс заткнул. Вот она, его речь — я довольно быстро заучил ее, пока герцог натаскивал короля[7]:

Быть иль не быть; вот он, удар
Простого шила,[8]

вот что удлиняетНесчастьям нашим жизнь на столько лет;[9]
Иначе, кто бы стал тащить сей груз,[10]
Пока не двинулся Бирнамский лес на Дунсинан?[11]
Нет, ужас перед чем-то после смерти[12]
Наш режет сон, невинный сон, на пире жизни —
Второе и сытейшее из блюд[13],
Внушая нам скорее[14] мысль метать
Пращи и стрелы яростной судьбы [15],
Чем бегством к незнакомому стремиться[16].
И довод сей удерживает нас[17]:
Дункана будит стук! Пусть разбудил бы[18]!
Ведь кто бы снес бичи и глум времен,
Презренье гордых, притесненье сильных,
Закона леность и большой покой[19],
Который нам страданья причиняют
Средь мертвой беспардонности ночной[20],
Когда кладбище открывает зев[21],
Все в черноте печального наряда[22]?
Но это — неоткрытая страна, из чьих пределов
Доныне путник ни один не возвращался[23].
Она заразой дышит в этот мир[24],
Могучая решимость остывает[25],
Вот как у бедной кошки в поговорке.[26]
Когда мы начинаем хлопотать[27],
Нависшие над нашей крышей тучи[28],
Сворачивая в сторону свой ход,
Теряют имя действия[29]. И это ль
Не цель желанная[30]? О да. Но тише, Офелия[31]!Сомкни свой тяжкий мраморный оскал[32]
И топай в монастырь — да поскорее!

Ну что же, старику речь понравилась и очень скоро она у него от зубов отскакивала. Он словно для нее и родился; когда король начинал декламировать и раззадоривался всерьез, на него налюбоваться было нельзя, — так лихо он рвал и метал, так рычал и ревел.