Однако дети набычились, сунули в рот каждый по пальцу и спрятались за нее. А она говорит:
– Лизи, скорее, приготовь ему завтрак, да горячий – или ты уже позавтракал на пароходе?
Я сказал, что позавтракал. Женщина повела меня, держа за руку, в дом, и детишки за нами потянулись. Там она усадила меня на малость продавленный стул, а сама села передо мной на скамеечку, взяла за обе руки и говорит:
– Вот теперь я на тебя
– Да, мэм – он…
– Не говори «да, мэм», называй меня «тетя Салли». Где же это он сел-то?
Что на это ответить я, конечно, не знал, потому как не имел никакого понятия, откуда должен был прийти пароход – сверху или снизу. Оставалось положиться на инстинкт, а тот сказал мне: снизу он шел, из Орлеана. Однако от такого его ответа мне проку не было, я же имен низовых мелей не знал. Вижу, придется мне мель самому придумывать, или забыть название той, на которую мы сели, или… Но тут у меня появилась новая мысль, за нее я и ухватился:
– Дело было не в мели, мель нас почти не задержала. У нас головку цилиндра сорвало.
– О Господи! Пострадал кто-нибудь?
– Нет, мэм. Только негра одного убило.
– Ну, это вам повезло, потому что, бывает, и люди калечатся. В позапрошлом году, под Рождество, твой дядя Сайлас возвращался из Новорлеана на стареньком «Лалли Рук», так там тоже головка цилиндра сорвалась и человека изувечила. По-моему, он даже умер потом. Он баптистом был. Твой дядя Сайлас знает в Батон-Руж одну семью, которая дружила с его семьей. Да, вспомнила, он и вправду умер. У него началась гангрена, ему даже ногу отрезали, но и это не помогло. Посинел он весь и помер с надеждой на жизнь вечную. Говорили, что на него смотреть страшно было. А дядюшка твой каждый день в город ездит, тебя встречает. И сегодня поехал, час назад, не больше, теперь уж с минуты на минуту воротится. Да ты наверняка его по дороге встретил – немолодой такой, с…
– Нет, тетя Салли, я никого не встретил. Пароход на самой заре пришел, я оставил багаж на пристани, побродил по городу, потом по окрестностям, – чтобы время скоротать, не хотел к вам спозаранку являться, – и сюда другой дорогой пришел.
– А на кого ж это ты багаж оставил?
– Да ни на кого.
– Так ведь его украдут, дитя мое!
– Я его так запрятал, что не украдут, – говорю.
– Но как же тебе удалось в такую рань позавтракать на пароходе?
Вопрос был непростой, однако я вывернулся:
– Капитан увидел, как я на палубе стою, и сказал, что надо бы мне съесть чего-нибудь, прежде чем на берег сходить – ну и пошел со мной в кают-компанию, а там меня накормили досыта.
Мне совсем уж не по себе было, так что я и слушал-то ее вполуха. И все время думал о том, как бы исхитриться отвести детишек в сторонку, да и выведать у них, кто же я такой. Но куда там – разговором заправляла миссис Фелпс, и болтала она, не закрывая рта. И очень скоро у меня холодок по спине побежал, потому что я услышал, как она говорит:
– Но что это я расстрекоталась-то так? – ты ж мне еще и про
сестру ни слова не сказал, и про других тоже. Давай-ка я помолчу, а ты
рассказывай –
Ну, думаю, влип – и по самые уши. До этого времени Провидение мне помогало, однако теперь я увяз, и очень крепко. Пытаться сочинить что-то бессмысленно, придется сдаваться. Ладно, решил я, рискну еще разок и скажу всю правду. Но не успел и рта раскрыть, как она схватила меня, затащила за кровать и говорит:
– Он вернулся! Пригнись пониже, вот так, хорошо, теперь он тебя не заметит. И не высовывайся пока. Я его разыграю. А вы, дети, ни слова!
Еще того лучше, думаю я. Да что ж теперь проку волноваться, – только и осталось, что сидеть спокойно и готовиться к той минуте, когда меня громом пришибет.
Старика я лишь мельком увидел, когда он в дверь вошел, а потом его кровать от меня заслонила. Миссис Фелпс подскакивает к нему и спрашивает:
– Приплыл он?
– Нет, – отвечает ей муж.
–
– Даже представить себе не могу, – говорит старик, – и должен сказать, меня это ужасно беспокоит.
– Беспокоит его! – говорит она. – Да я того и гляди с ума
сойду! Нет, он
– Да
– Но как же тогда… господи, а что
– Ох, Салли, не расстраивай ты меня, мне и так уж тошно. Совсем
я не понимаю, как быть. Голова кругом идет и, должен тебе признаться, что-то
мне страшно становится. Однако приплыть он ну