Приключение Шекспира

Виллиам собрался с духом. С благоговением теснились окрест него все вельможи эти, и в эту минуту, среди их, он казался главою и повелителем, он, человек черни, ничего более, как бессмертный поэт.

Он прочитал им один из этих сонетов, так живо выражающих владычество мрачной поэзии над его душою.

И когда он кончил, безмолвно пожал ему всякий руку, всякий возвысился до его вдохновения. Это торжество для Шекспира было усладительнее рукоплесканий целого театра.

Тогда подошла к нему и маршальша.

— Государь мой! — сказала она. — Вы почти заставили меня полюбить поэзию.

— И поэзия некогда прославится произведенным ею чудом! — отвечал Шекспир, с презрением удаляясь от нее.

В продолжении этого вечера, он почти забыл о приключении в Виндзорском саду.

§ II.

С 4 часов утра Виндзор проснулся от звук труб и криков, предвещавших городу празднество. В Виндзор возвращалась королева Елисавета. Всюду, на углах улиц, в кофейных, выставлены были столы, и на них бесчисленное множество бутылок портера. Всюду слышны были веселые песни, народные остроты; всюду имя Елисаветы сливалось с кликами заздравных желаний. А потом, прекрасное небо, благорастворенный воздух — как будто бы и воздух и небо разделяли с Англией привязанность к ее повелительнице.

Улицы были усыпаны цветами, стены увешаны коврами.

У окон толпились разряженные женщины да старики, с любопытством ожидавшие поезда, прислушивавшиеся к малейшему шуму, к крику народа, к топоту лошадей… Все они были тогда подобны детям, счастливым потому, что все вокруг них радовалось и кричало: «Да здравствует королева Елисавета!»

Толпа гуляк давно уже пировала у Мартина, трактирщика королевиных офицеров; они столько выпили разных напитков, что содержатель начинал уже рассчитывать, чего будет стоить новая начинка погреба, — он улыбался так умильно, что, право, было завидно смотреть на него.

Желтая, беззубая, с морщиноватою, как пергамен, кожею, старуха подошла к ним и хриплым голосом предложила гадать на картах.

Ей отвечали громких смехом.

Но старуха хотела гадать непременно.

— Цыганка! — сказал ей носильщик огромного роста, с головою, вросшею в плеча. — Я хочу испытать тебя. Слушай. Я дам тебе шиллинг, ежели угадаешь; прокляну, ежели солжешь. Ну, полно же кривляться да моргать глазами, начинай, я готов.

И с уверенностию истинно английскою он протянул ей руку.

Внимательно ее рассмотревши, старуха сказала:

— Послушайте, сударь, зачем оставляете вы жену вашу дома? Какая надобность испытывать ее верность? Ступайте скорей домой, или, клянусь душой моей, нечистый вмешается в ваши семейные дела.

Слова эти сопровождались таким диким смехом, что всякий обернулся к ней с ужасом.

Носильщик побагровел.

— Угадала ли я, сударь?

Взглянув на нее свирепо, он бросился вон из трактира.

— А мой шиллинг, сударь? Отдайте мне мой шиллинг.

— Я убью тебя, цыганка, адская посланница, чортово племя! — воскликнул он с бешенством и толкнул ее так сильно, что она, перевернувшись три раза, на десять шагов отлетела от стола.

Всеобщий хохот был ответом на ее вопли.

— Мщение! — закричал кто-то из толпы.

— Да! Мщение! — повторила старуха. — Он требовал правды и чем заплатил мне… Видите ли эту кровь?…

— Мщение! Мщение!.. — повторил еще раз незнакомый голос.

— Мщение! — закричало 60 человек.

— Я за Андрея!

— И я разобью череп тому, кто только осмелится дотронуться до него…

— И я! Я! Я!

За словами последовали угрозы, за угрозами — удары. Полетели скамьи, столы затрещали, вино полилось по полу.

Сделался всеобщий крик.

И бедный трактирщик Мартин в отчаянии рвал на себе волосы.

Несколько солдат хотели восстановить тишину.

Их прогнали.

И драка продолжалась.

Толпа прибывала; давка, крик; всякий хотел видеть и говорить, никто не слушал.

Смятение могло вспыхнуть в целом городе.

Тогда один человек растолкал ряды дерущихся и грозно велел им перестать.

Столько величественного было в его особе, что многие из самых ожесточенных остановились.

— А ты кто, смеющий приказывать здесь? — закричал ему один из толпы с избитым и окровавленным лицом. — Ты-то кто?

— Виллиам Шекспир.

И это имя, столь славное в целой Англии, внезапно восстановило спокойствие; наступило глубокое молчание, драка прекратилась мгновенно.

В эту минуту, среди этой толпы, Шекспир казался богом.

Он воспользовался своим дивным могуществом.

— Идет! Едет! — закричали отовсюду. И вслед за этим раздалось ржание лошадей, крики охотников, стук карет.

Толпа хлынула навстречу королеве, а через несколько минут показалась и она, в карете, окруженная офицерами и придворными, стройными, с блестящим оружием.

Елисавета показалась на минуту в окне кареты и с важностию, только ей одной свойственною, поклонилась народу.

За этим громогласное «да здравствует!» огласило воздух.

Сам Виллиам готов был увлечься вместе с толпою, даже и он готов был закричать: «Да здравствует Елисавета!» — как вдруг в одной из карет увидел он маршальшу Шабер, с которою встретился у лорда Брогиля. Близь окон кареты, верхом на лошади в золотых шорах, вертелся прекрасно одетый паж, которому маршальша в самое это мгновение приветно улыбалась.