— Да помилосердствуйте, Шарль, — слабо попытался оправдаться ротмистр. — О чем это вы?
— Ах, вы не догадываетесь! Тогда воистину российская тупость соизмерима только с прусской наглостью!
— Мне кажется или вы пытаетесь оскорбить меня — русского дворянина и офицера?
— Неотесанного хама и дикаря!
— Вот как?
— Именно так! Надеюсь, вы не откажете мне в поединке?
Пашутин улыбнулся чуть насмешливо:
— Шпаги? Пистолеты? Или, быть может, бой на алебардах?
Лицо француза заполыхало алым маком:
— Вы продолжаете издеваться? Берегитесь, я вцеплюсь вам в горло голыми руками…
— Мне просто интересно наблюдать сколь искренне вы выбираете способ самоубийства. Не забывайте, я кадровый офицер, привычный к любому виду оружия.
— А мне плевать, сударь! К барьеру и немедленно!
Огромная фигура хозяина замка неслышно выросла у них за плечами.
— Мне кажется, господа, вы с большой пользой проводите время, — пророкотал густой бас. Князь изъяснялся по-французски очень чисто, но с легким экзотическим акцентом.
— Только не вздумайте нас мирить, — галльской эмблемой взвился Водемон.
— Что вы, что вы… И в мыслях не было. Может мне любопытно поглядеть, как выпустят друг другу кровь два таких самовлюбленных представителя европейских сверхдержав.
Вот теперь уж оба спорщика уставились на Будрыса выпучив глаза.
— Что смотрите, петушки мои? Какой чудесный способ избавиться сразу от двух докучливых ловеласов! Могу порекомендовать вам чудный способ сведения счетов — через платок в одном из моих подвалов. Кромешная тьма, думаю, только прибавит пикантности этому приключению.
Взбешенный француз уловил в словах князя только слова «через платок» и яростно тряхнул головой в знак согласия. Напротив, не потерявший хладнокровия гусар, язвительно поинтересовался:
— А если мы не последуем вашему душевному совету, дражайший Йозас Янович?
— Боюсь, — улыбка литвина напоминала медвежий оскал. — Боюсь, у вас просто не будет другого выбора.
Мелодично звякнул колокольчик. В гостиную с шумом и грохотом ворвались пятеро гайдуков. Стволы коротких кавалерийских карабинов глянули на гостей.
— Прошу за мной, господа, — Будрыс повел рукой в приглашающем жесте и первым двинулся прочь из комнаты.
Конвоируемые вооруженной челядью будущие дуэлянты волей неволей последовали за ним.
Когда с глухим ударом отсыревшего дерева захлопнулась дверь, липкая тьма, с грехом пополам разгоняемая допрежде факелом в руке мажордома, охватила обоих мужчин. Словно чьей-то злой шуткой на голову одним махом натянули нарукавник из «чертовой кожи». Какая необходимость в платке, коль придется палить друг по другу в таких условиях?
Водемон выпустил легко скользнувший по дрожащей от возбуждения ладони край шелкового широкого лоскута и шагнул в сторону и назад, уходя с линии прицела. Револьвер он держал правой рукой на уровне живота, стараясь ощутить хотя бы легкий шорох со стороны противника.
«Успеть бы выстрелить хотя бы раз, а там…»
Не успел.
Всколыхнулся от быстрого движения сырой, затхлый воздух, коснулся ветерком щеки. И в тот же миг сильные пальцы стальным капканом сомкнулись на его запястье.
— Не вздумайте палить, — касаясь уха усами прошептал Пашутин. — Рикошетить начнет — сами себя посечем.
Француз с ужасом ощутил, как оружие, несмотря на отчаянное сопротивление, покидает его пальцы.
— Стойте спокойно, — по-прежнему на ухо присоветовал гусар. — Я все улажу.
Грохнул выстрел. Как всегда в замкнутом помещении, подобно удару кувалдой по темени. Едкий запах дыма ворвался в легкие, разлитой желчью запершил в горле. За ним последовал второй выстрел, потом еще и еще. Пули со чмоканьем впивались в мореный дуб и вязли в нем. Гулкое эхо металось по каменному мешку, грозя разнести непрочную скорлупку черепа.
Наконец стрельба прекратилась.
— Двенадцать зарядов. Не слукавил князенька, — сквозь колокольный гул, с трудом покидающий затуманенный рассудок, донесся до Водемона голос ротмистра.
И стук кулака по тяжелой створке.
— Эй, Йозас Янович, открывайте. Ничья у нас.
— Да сдохните там оба, — донесся приглушенный преградой рык Будрыса. — Зря пули порастратили. Могли быстро помереть. Теперь будете дольше мучаться.
Тирада была произнесена на французском. Верно, для того, чтобы и Водемон ее понял.
— Вот дерьмо, — не по-джентельменски отреагировал он, соскальзывая спиной по холодной осклизлой стене прямо на пол.
— Мягко сказано, Шарль, — заметил Пашутин.
Шум от выстрелов уже попустил и обостренным слухом француз различил, как его товарищ по заточению пробует на прочность перекрывавшую западню дверь.
— Не поддается. На совесть делали. Видно старые мастера еще.
— Что же теперь будет?
— Что-нибудь придумаем, — произнес гусар с присущим этому роду войск оптимизмом. — Вы меня видите?
— Да где там. Темень — хоть глаз выколи.
— А так?
Шорох шагов.
— О! Кажется, что-то вижу. Слабые контуры. А вот еще… Бог мой!
В полуметре от своего лица Водемон различил зеленоватые отблески двух звериных глаз и торопливо перекрестился, вспомнив о своем католическом крещении.
— Значит, видите? — с нажимом повторил Пашутин.
— Что это с вами, Николя?