Приключения-1966

Хозяйки дома не было. Алик полежал на кровати, потом вскипятил на электрической плитке чай, намазал на сухой, растрескавшийся кусок батона желтое, жидкое от жары масло, пожевал, глядя в открытое окно. Во дворе по ту сторону улицы белили: перед оплетенной панычами верандой стояли рулоны ковров, спинки кроватей и заляпанные известкой фикусы. Солнце уже ушло за крыши, двор был в тени; а когда, побрившись, в свежей, хорошо выглаженной рубашке, Алик вышел на улицу, жара совсем спала, из палисадников пахло цветами.

Он шел вниз, к центру. Мимо стертых, чисто вымытых порогов из известняка, мимо сидящих на стульях и скамеечках женщин и стариков с газетами и растрепанными библиотечными книгами, мимо черных проемов дверей, в которых кипели на керогазах борщи и жарилась рыба.

А вдоль трамвайной линии блестело низкое солнце, слепило глаза. Как тогда, когда он шел здесь первый раз; только тогда было утро и солнце светило с другой стороны — поезд из Аркадьевска пришел на рассвете, и Алик долго ходил по пустым улицам, дожидаясь, когда откроются столовые. Дребезжали пустые, насквозь просвеченные трамваи; ревели, окутываясь голубым дымом, самосвалы, в дыму плясали лучики от зеркалец на их кабинах... После бессонной ночи резало глаза, во рту был металлический вкус, поташнивало, и пугающе-неожиданной была каждый раз мысль о том, что с Аркадьевском все кончено, что это уже прошлое, что где-то здесь, на одной из улиц этого чужого города, он будет теперь жить, будет ходить на работу и в кино... Три месяца уже, как он здесь, но и сейчас еще становится иногда странно: почему это случилось — почему он уехал вдруг из Аркадьевска и приехал в Крым? Надоело плыть по течению, отвечал он себе, захотелось сделать поворот, все равно в какую сторону.

Он свернул к кинотеатру, постоял перед афишей. Потом спустился к кассам и взял билет. В фойе было пусто и прохладно; буфетчица считала, складывая в стопки, мокрую мелочь; уборщица мела полы; пахло спрыснутой пылью и уборной. Алик купил газету и сел в углу. За стеной, в зрительном зале, гремела музыка, стреляли и кричали. Шаркал по полу веник уборщицы.

В Аркадьевске было много заводских клубов и только один настоящий кинотеатр «Гигант» — огромная бетонная коробка со стеклянными лентами окон и барельефами рабочих с молотами. За билетами нужно было приходить утром. Очередь, давка, объявление: «Более четырех билетов не отпускается». Алик брал всегда два: взять один билет было как-то стыдно. Лишний он потом продавал.

Домой он шел в темноте, по расплывчатым, прозрачным теням деревьев на голубоватом от люминесцентных ламп асфальте... Дома он пил кофе, лежал на кровати, на хрустящем, набитом водорослями матрасе, глядел в зеленоватый от колпака настольной лампы потолок, вставал, подходил к черному проему раскрытого окна, смотрел на обсыпанную красными огоньками телевышку, слушал, как в парке, на танцплощадке, играет оркестр, курил...

Потом брал будильник, заводил. Толстая зеленая стрелка на двенадцати, тонкая черная — на семи. В семь часов утра будильник зазвонит, и Алик встанет, будет мыться в коридоре над алюминиевым тазом, потом побреется, выпьет кофе и пойдет в институт. Четыре часа за микроскопом, перерыв на обед, еще три часа за микроскопом. И снова вечер: улицы, прозрачные тени деревьев, комната...

Но он ошибся.

ЧТО ТАКОЕ МАМУТ-КОБА

Утро было пасмурное. Над городом, срезав половину телевышки, мутной пеленой плыли тучи. К середине дня начали появляться откуда-то мокрые грузовики, мостовые залоснились под их шинами. Дождь пошел сразу после обеда.

Алик стоял возле окна, когда вошла машинистка Шура.

— Валентин Юрьевич вас зовет.

Он всегда как-то пугался, когда его куда-нибудь вызывали. Чудак! Нормальный человек спросил бы, в чем там дело, и все. Она, конечно, знает.

— А я без плаща, вот беда! — сказала Шура, глядя в окно.

Она была в прозрачной блузке, сквозь которую виднелось голубое белье. Алик подошел к столу и изо всей силы нажал на выключатель лампы. Какого черта он всегда чего-то боится?

У Валентина Юрьевича сидел парень в обрызганной дождем штурмовке.

— Знакомьтесь. — Валентин Юрьевич встал и развел руки. — Александр Николаевич Крутов. Игорь Викторович Василевский.

Алик пожал узкую влажную руку.

— Игорь Викторович руководит у нас пещерным отрядом, — сказал Валентин Юрьевич. — Сейчас они готовятся к штурму Мамут-кобы. Слышали, вероятно? Очень большая и чрезвычайно перспективная полость, еще не пройденная до конца.

У Василевского было худое темное лицо и черные, как сапожная щетка, волосы. На штурмовке висел тусклый, затертый значок первого разряда по туризму.

— У нас в отделе существует неписаный закон: если что-нибудь горит, все бросают свои дела и переключаются на прорыв, — говорил Валентин Юрьевич. Василевский сидел, упирая локти в колени расставленных ног, и молча смотрел на него. — Это я вот к чему. Игорю Викторовичу вот так, — он провел ладонью по горлу, — нужен геолог. Вы обратили внимание, с каким голодным блеском в глазах он на вас смотрит?

Василевский слабо улыбнулся Алику.