– У меня отличная память на лица, и ваше лицо все время казалось мне удивительно знакомым… полковник.
Грек бессильно опустился на стул.
– Я не хотел, чтобы Елена когда‑нибудь узнала об этом. Дети презирают побежденных.
– А вы уверены, что она ничего не знает?
– Да.
– Тогда почему же вы хотите, чтобы она видела вас сейчас побежденным – человеком, чьи идеи, чей почти десятилетний труд оказался растоптанным сапогами того фашиста, который, может быть, дрался против вас в Греции?
– Замолчите! Я требую – замолчите!
Голос Мангакиса был яростен, руки его дрожали.
– Я и Елена, мы вне борьбы.
– Хорошо. Забудем об этом, – неожиданно оборвал разговор Корнев.
Он молча подошел к радиокомбайну, стоящему в углу, машинально нажал клавиш включения. Приемник был настроен на волну «Радио Габерона».
Станция работала нормально. Передавали национальную музыку. И вдруг Корнев встрепенулся:
– Вы говорите… пять минут одиннадцатого? Но тогда должны были передавать последние известия. Странно, почему они изменили программу?
На веранде загрохотали шаги, Корнев поспешно выключил приемник, и почти сейчас же в холл вошел Хор.
– Пока вам везет, джентльмены!
Он сказал это мрачно, почти со злобой.
– Эти болваны так обработали черномазого, что тот просто не в силах что‑нибудь сказать. Да ладно, у меня есть еще кое‑что в запасе на этот случай. Кстати, я советовал бы вам хорошенько подумать – ведь ни девушка, ни парень не умрут легкой смертью, если вы мне все‑таки пытались солгать.
Он обернулся к веранде и крикнул в темноту:
– Тащи‑ка его сюда, ребята!
Двое наемников втащили потерявшего сознание Мануэля Гвено, бросили его на пол.
Это были уже не Джимо с товарищем: парни служили раньше в полиции Боганы, еще при колонизаторах – в «спешиал бранч», особом отделе. Уж они‑то умели вытряхивать из арестованных все, что те знали. В лагере они сотрудничали с агентами тайной португальской полиции – ПИДЭ, и Хор лично включил их в свою группу.
– Симон, Ашаффа, пока вы свободны, – кивнул Хор палачам. – Идите.
Подождав, пока наемники не покинули холл, майор обернулся к Мангакису и Корневу.
– Способные ребята, а?
Он кивнул в сторону сада.
– И будет очень жаль, если к ним в лапы попадет… ну, допустим, белая девушка!
Мангакис встал и, сжав кулаки, молча пошел на Хора. Тот вскинул автомат и упер его ствол в грудь Мангакиса.
– Но, но! Хоть вы и с американским паспортом…
Советник стиснул зубы, но остановился. Лицо его побагровело.
– Вы не посмеете! – яростно выдохнул он. Хор опустил автомат и отошел к камину, плюхнулся в кресло, следя за каждым движением отца Елены.
– Как знать… – скривился он, – на войне как на войне…
Мангакис обвел его тяжелым взглядом, потом шагнул к распростертому на полу Гвено.
– Когда‑нибудь вы за это ответите, Хор!
Сказав это, Корнев тоже шагнул вперед и стал на колени возле тела министра.
– Вина!
Он обернулся к Мангакису, и тот дал ему бокал, твердой рукой наполнив его вином. Корнев осторожно влил несколько капель вина в разбитый рот Гвено.
Мануэль застонал и очнулся. Он увидел склонившегося над ним Корнева и попытался улыбнуться.
– Ничего, – услышал Корнев его слабый шепот. – Мы… их сильнее… все равно сильнее…
– Господин секретарь, скажите, где министр? При этих словах Хор мрачно улыбнулся. Мануэль Гвено слабо качнул головой. Его окровавленные губы зашевелились.
– Скажите… Скажите им, кто я такой… Я… их… не боюсь…
– Он бредит! – почти выкрикнул Корнев, стараясь заглушить слабый шепот Гвено. – Он потерял рассудок.
– Это мы сейчас выясним. Симон!
Один из солдат, втащивших Мануэля Гвено, немедленно появился с веранды, вытянулся.
– Слушаю, сэр…
– Позови‑ка сюда Аде, да поживей!
Солдат козырнул, снова щелкнул каблуками и кинулся исполнять приказание.
Майор проводил его взглядом.
– Так вот, господа, – обратился он затем к своим пленникам. – Я забыл вам сказать, что Аде знает вашего друга в лицо. Они же из одной деревни, что напротив нас, через лагуну.
Майор посмотрел на часы.
– У меня еще есть пятнадцать минут. Через пятнадцать минут мы уйдем, но я обращаюсь к вам, господин Мангакис, как к человеку более благоразумному. Большевики (он кивнул в сторону Корнева) всегда отличались безрассудным упрямством даже тогда, когда игра проиграна…
– Как, например, под Москвой в сорок первом, под Сталинградом в сорок втором…
Корнев выпрямился над вновь потерявшим сознание Гвено.
Судорога исказила лицо Хора, рука его стиснула автомат, и в этот момент вошел Аде.
– Слушаю, сэр…
Хор нашел в себе силы сдержаться.
– Ты знал Гвено, не так ли? – удивительно спокойно спросил он сержанта. – Парни сказали, будто ты говорил им, что вы с Гвено из одной деревни.
– Так точно, сэр!
Сержант изо всех сил ел глазами начальство.
– И ты его узнаешь?
– Постараюсь, сэр!
Хор довольно хмыкнул и кивнул в сторону Гвено.
– Этот?
Аде подошел к лежащему, посмотрел на него сверху, затем присел на корточки и долго‑долго всматривался в разбитое лицо не приходившего в сознание человека.
– Нет, кажется, это не он, – сказал наконец Аде.