Приключения 1974

Маленький человек со шрамом — вмятиной на лбу, остро взглянув в лицо, пожал ей руку.

— Говорите по-немецки, фрау Мальцов?

— Говорю, — сказала она, глядя в его ощупывающие глаза, затененные белыми ресницами.

— Великолепно, — сказал он, — а Шренк уже неделю ищет переводчицу.

— Вы гений, Петер! — воскликнул Шренк. — Мадам, а вы сокровище.

Бергман, не отрывая от Полины глаз, вводил на веранду высокую даму.

— Фрау Полин Мальтсов, — представил он. — Бетина фон Эммих.

Дама большими серыми глазами осмотрела всю Полину.

— Вы первая советская, с которой я знакомлюсь, — объявила она.

— Вы не первая немка, с которой знакомлюсь я, — с вызовом сказала Полина. Ей все окружающее казалось нереальным. Она с немцами! Да это же какой-то приключенческий фильм! Но за этим стояло странное чувство свободы. Она не боялась их. И только от маленького гестаповца исходили какие-то токи, внушавшие тревогу.

— Могу я позволить себе узнать, где фрау встречала немок? — спросил Кранц, и все на веранде сразу повернулись к ней.

— Папа работал в Москве на курсах для специалистов. Многие из них ездили в Германию. Порой они приходили к нам с представителями фирм. С ними бывали жены и секретарши.

— Исчерпывающе, — объявил Шренк. — А теперь к столу, — Бергман взял ее за локоть.

— Осторожно, Полин, — сказал он, указывая на порог, но она поняла, о какой осторожности он говорит, и улыбнулась ему. Вся компания с шумом ввалилась в гостиную, где уже ждал дисциплинированный Иоахим, успевший накрыть стол.

— Иоахим, — сказал Шренк, ставя на стол бутылки, — от лица рейха благодарю за усердие. Немедленно к машине, и неси сюда все, что лежит в багажнике.

Все расселись. Полина сидела спиной к своей комнате и чувствовала искушение исчезнуть. Но теперь это было бы трусостью. Она выдержит до конца. В конце концов, Бергман стоит того, чтобы ради него потерпеть этот вечер. Все-таки он вел себя сегодня как человек, а не как немец. Не как наци, поправилась она.

Около нее слева оказался Вилли Кюнмахль, с другой стороны — гестаповец Фон Шренк и Бергман сели рядом с Бетиной. Полина все воспринимала и не воспринимала вокруг. Она была и здесь, за освещенным дрожащим пламенем трехсвечника столом, и где-то высоко над этим.

— Фрау Мальцов, — говорил Кюнмахль, наливая ей вина в бокал, — наверно, уже хорошо изучила нас, немцев.

— Вы думаете? — спрашивал гестаповец, на секунду прилипая к ее лицу серыми едкими зрачками и снова отводя их. — Это не так просто: изучить такую нацию, как наша.

Полина сжималась, когда Кюнмахль разворачивал свой сухощавый мускулистый торс к ней. Он был похож на громадного возбужденного дога. Гестаповец тоже напоминал собаку, но скорее бульдога. Он слушал все, что говорили, но был невозмутим. Его голова с пробором в серых волосах непрерывно наклонялась и опускалась, он ел. Глаза его, оставаясь неподвижными, поочередно прилипали к лицам за столом, и, казалось, стремились прорваться куда-то глубже, в подкорку, где рождались мысли.

За столом царил фон Шренк.

— Уважаемые дамы, господа! — возглашал он, поднимая бокал с «Мозельвейном». — Давайте выпьем за мир! Да, да, не таращите на меня глаза, Петер, это достаточно патриотичный тост... Итак, за мир. За скорый мир! За победный мир! В конце концов все это должно кончиться: и борьба на фронтах, и гранаты, которые швыряют подростки! Стойте, Кюнмахль, я еще не кончил! Так, за германский победный мир, господа! За то, чтобы в следующий раз мы пили в кругу дам, как сегодня, но без огорчений и подозрительности, которые несет с собой война!

Мужчины встали, Полина выпила вслед за Бетиной сидя.

— Это дело мужчин, дорогая, покончить с войной, — сказала ей через стол Бетина, — наше дело служить им, рожать, вынашивать, воспитывать юных, чтобы, того гляди, и они опять полезли в какую-нибудь новую свару.

У Полины кружилась голова. Она кивнула Бетине и подумала, что, кажется, пора уходить. Но тут она поймала взгляд гестаповца, тот смотрел через стол на Бергмана. У Кранца на лице было охотничье, хищное выжидание. Казалось, он выслеживал Руппа. Голова у Полины сразу перестала кружиться. А Бергман разговаривал с Бетиной.

— ...Да, мадам, — отвечал он ей на какой-то вопрос, — раненые и больные похожи друг на друга. Русские, может быть, чуть терпеливее наших.

— Дикари всегда терпеливее к боли, — сказал фон Шренк, — кроме того, они храбрее. Вспомните американских индейцев.

— Господа, — сказал, хмурясь, Бергман, — что за разговоры при дамах?

— О дьявол! — закричал фон Шренк, смеясь и протягивая бокал через стол. — Фрау Мальцов! Простите меня, старого кретина! Я забыл... Но неужели если наши армии воюют, то и мы в состоянии войны? Выпьем, фрау, за русскую храбрость, вы тоже русская, и вы тоже храбрая...

— Я не буду пить за русских! — сказал Кюнмахль, он поглядел на Полину осоловевшими глазами и выпустил из огромной ладони бокал. Тот ударился о стол, опрокинулся и разлился. Кюнмахль сидел, раздвигая и сжимая пальцы, точно готовился кого-то задушить. Огромные с выступившей вязью вен руки его были отвратительны.