Приключения 1976

«Сейчас она влепит мне пощечину, выскочит из квартиры. По лестнице простучат ее каблучки. На улице она добежит до первого телефона-автомата, и до приезда милиции в моем распоряжении останется времени столько, сколько надо, чтобы перекинуть через водопроводную трубу ременную петлю… или шлепнуться из окна на асфальт…»

Все это лихорадочно промелькнуло в мозгу Олега. И его опять охватило безразличие. К себе. К ней. Ко всему на свете.

Но Лида не отвесила ему пощечины, не кинулась к телефону. Она обессиленно присела на край ванны, совсем маленькая, сразу постаревшая, испуганно посмотрела на Олега, громко всхлипнула, но спросила деловито:

— Как же ты мог? Ведь за это…

— Расстрел, — спокойно договорил он.

Она стиснула пальцами виски, раскачивалась, покусывала губы. Олег замер: вот сейчас все произойдет именно так, как рисовалось ему.

— Теперь я все время буду бояться за тебя, — сказала она еле слышно.

— Постараюсь продержаться подольше. — Он обмахнул со лба испарину.

— Нет. Нет, — голос ее стал очень звонким. — Больше никогда, слышишь?

— Да. Конечно. Никогда, — торопливо заверил он и благодарно подумал: «Какая же все-таки молодец Лида! Ведь в общем-то и не спросила ни о чем, и ничего не изменилось. Вот это истинная любовь! Ради того, чтобы остаться вместе с ним, Лида готова поступиться своей гордостью, закрыть глаза на некоторые подробности…» Он признательно заглянул в каменное лицо Лиды, и вдруг кольнула мысль: а что, если это никакая не любовь, а полное безразличие? Чтобы не думать об этом, Олег поскорее поцеловал руку Лиды. Рука была холодной и вялой.

Они молчали долго. Каждый по-своему оценивал случившееся. Больше Олегу Лихареву опасаться было уже нечего.

8

В маленьком закавказском городке клубилось голубизною весеннее небо, девушки несли веточки пушистой мимозы. Олег Лихарев, поглощенный своими заботами, не замечал ни влажно зазеленевших склонов гор, ни набухших почек в садах. Два года назад он служил в этих краях в армии, а теперь приехал сюда с рекомендательным письмом своего однополчанина Николая Югова.

«Входи, входи, однополчанин! — тепло встретил Николай Олега, когда тот приехал в уютную квартирку на одной из бывших московских окраин. — Женился я. Скоро ожидаем прибавления семейства».

«Поздравляю», — сказал Олег, а про себя прикинул: «Тем лучше для меня. Семейному человеку деньги нужнее. Не станет, как Михаил, выставляться бессребреником».

Он не таился перед хозяином. Лицо Николая стало хмурым и отчужденным.

«Зря, Олег, — сказал он печально. — Единственное, чем я могу помочь, — это дать письмо к моей теще в Закавказье. Места тебе знакомые, езжай туда, теща примет тебя как дорогого гостя. Все дальнейшее решай сам…»

…В маленьком закавказском городке цвели мимозы и по-весеннему голубело небо, а в далеком таежном районе трещали злые февральские морозы и на переметенных метелями лесных проселках машины буксовали в снежных заносах.

Лейтенант Шемякин вошел в кабинет начальника районного отдела внутренних дел, жарко разрумяненный, зябко потирая руки и громко стуча об пол задубелыми валенками.

— Что, Владимир Михайлович, продрог? — участливо спросил его подполковник Зенин.

— Есть и это немного, — ответил Шемякин, — но главное, Григорий Иванович, новости грустные.

— Что, на Красногвардейском что-то неладно?

— Там. Разговаривал я с директором прииска Барабиным. У них сомнения: все ли чисто в старательской артели. Понимаете, есть несоответствие между объемами перемытых отвалов и съемками металла.

— И большое? — спросил Зенин озабоченно.

— Граммов сто пятьдесят…

— Может быть, обсчитались нормировщики. И потом это же выработанные отвалы. Кубометр на кубометр не приходится.

— Проверяли, Григорий Иванович. Все-таки там есть несоответствие. И еще Барабин сказал: был слух, что на старательской гидравлике на речке Светлой пропадают видимые самородки.

— Час от часу не легче! Выяснили, что за установка, кто работал на ней?

— Установка удалена от поселка, — рассказывал Шемякин, с наслаждением подсаживаясь ближе к печке. — В смене два человека: бульдозерист и мониторщик. В старательской артели главным образом здешние таежники. После промывочного сезона все остались на месте. В основном я знаю этих людей.

— Подозреваете кого-нибудь?

— Не знаю, товарищ подполковник, может быть, за время работы в отделе у меня стала притупляться бдительность, но только перебираю я этих людей мысленно, В, честное слово, грех подумать на них такое… И все-таки запросил на почте сведения о посылках, переводах, бандеролях, которые были отправлены или получены старателями и членами их семей. Запросил сберкассу о вкладах, магазины о наиболее ценных покупках. — Он устало развел руками. — Не приложу ума: кто? Вроде бы все на виду, все на глазах. Места у нас не очень многолюдные.

Зенин долго молчал, внимательно, точно сейчас познакомился с ним, смотрел на старшего инспектора БХСС, потом сказал со вздохом: