Проделанная тигром глубокая борозда в снегу привела Белова к той самой бурно заросшей расселине, где в дупле старого тополя Захар Данилович Щапов устроил свой самый заветный тайник. Входные и выходные следы со всею очевидностью объяснили исследователю, что зверь не оставил это трущобистое место своим вниманием. Да, но зачем ему понадобилось, не считаясь с достоинством властелина тайги, протискиваться в дикую непроходь, причем оставлять на колючках драгоценные желтые волоски своей шкуры?
Проникнув метров на тридцать в расселину, где, к счастью, растительность оказалась пореже, Георгий Андреевич увидел замечательный по толщине тополь и сказал: «Ага!»
На коре дерева на высоте примерно двух с половиной метров явственно виднелись глубокие, до древесины, царапины — частью уже потемневшие, старые и частью свежие, ярко белевшие. Георгий Андреевич за эти дни уже не раз находил такие же точно отметины, обычно тоже на больших, заметных деревьях, и уже не раз задумывался об их неслучайности. Он быстро перелистал дневник, тут и там подчеркивая упоминания о царапинах. Потом записал:
«Опять эти знаки. Что они такое есть? Вехи владений? Охотничий участок? Некие письмена, с которыми он обращается к другой особи? Во всяком случае, в будущем они могут играть огромную роль для учета численности и других биологических целей. Необходимо досконально фиксировать их на карте для дальнейшей систематизации».
Георгий Андреевич закрыл тетрадь, еще раз посмотрел вверх, на дерево и вдруг заметил висевший на ветвях комок мятого мха, который показался Георгию Андреевичу странным и вопиюще неуместным, а внимательное его исследование и вовсе повергло зоолога в изумление.
— Воняет, да как! — пробормотал он. — Даю руку на отсечение, — медвежьим жиром, и весьма прогорклым!
Заинтригованный, зоолог полез на дерево, и тайник Щапова ему открылся…
Сидя на толстой ветви, он засунул глубоко в дупло руку и вытащил увесистую, с тихо брякнувшими в ней винтовочными патронами, холщовую противогазную сумку.
— Изрядный боезапасец… Аккурат в заповеднике палить! — сказал Георгий Андреевич с печальной язвительностью и, размахнувшись, кинул патрон в лесную гущу. За первым патроном последовал второй, третий… Опустела сумка. Георгий Андреевич опять сунул руку в дупло. На этот раз вытащил небольшой, но удивительно тяжелый, в тряпице и перевязанный веревочкой, сверток.
В свертке были две старинные, с полустершимися рисунками жестянки из-под монпансье с крышками, залитыми воском. Что-то в них брякало. Георгий Андреевич отколупнул воск с одной из банок. Какие-то камешки, непривлекательные ни формой, ни цветом, блеклые. Так ведь это же… Золото!
В тот же день, к вечеру, Белов, следуя за тигром на северо-запад, пересек границу заповедника, проходившую берегом ручья в неглубоком распадке. Здесь он, устраивая привал, размышлял:
— Тесно тебе у нас? Просторы тебе подавай, да? А про бригадира-то, про Костина, позабыл? На просторах-то уж никто за тебя не заступится…
…С шорохом осели головни прогоревшей нодьи, и этот звук разбудил Георгия Андреевича. С минутку он полежал неподвижно, потом достал тетрадь и записал:
«Важнейший вывод. Отношение хода зверя к ходу наблюдателя 2: 5. Таким образом, можно с точностью установить, что за два дня после поеди в районе возвышенности Н. наблюдаемый отодвинут вперед на три дня наблюдения…»
Быстро бежавший по бумаге карандаш вдруг замер. Это была какая-то странная, вроде бы не по собственной воле Георгия Андреевича задержка. В недоумении он повертел карандаш между пальцами и, поняв, что мысль досадно пресеклась, поднял голову. Перед ним, в каких-нибудь пятнадцати метрах, стоял тигр.
Стоит, не шелохнется! Лишь от сдержанного раздражения самую малость вздрагивает кончик хвоста.
— Вы?! — шепотом выдохнул Георгий Андреевич. В этот момент густой подлесок позади зверя заалел.
Вставало солнце. От тигра к нодье протянулась длинная тень.
— Не поленились вернуться и посмотреть, кто тут за вами так настойчиво ходит…
Карандаш Георгия Андреевича нацелился на тигра, и тотчас усы его шевельнулись, пасть приоткрылась, показав два влажно блеснувших клыка, послышалось глухое ворчание, похожее на неукоснительное «нельзя!».
— Что «нельзя»? — притворно снаивничал зоолог. — Ах, шевелиться… Понимаю, не буду. Это же просто карандаш. Не стреляет. И ружье, как видите, в чехле. Патроны только с дробью — не для вас…