Приключения, 1988

— Пусть официальный протокол и заключение о смерти вышлют. И все вещи, до единой. Передай туда, в Чернигов, — приказывает Вале Кузьмич. — Мы тут сами все исследуем. Фото, кстати, тоже, — и вдруг вздыхает: — Досадно вообще-то. Глупо погиб, безобразно.

— Мать его ждет, — добавляю я. — И еще не могу забыть, что рука у него все-таки дрогнула, когда он меня сзади бил. И Чуму он теперь ни в чем не уличит. Чума теперь на него все свалит, увидите. Как только узнает, что его в живых нет. Да, ничего не скажешь, повезло Чуме.

— Его москвичи уличают, которых Петя Шухмин установил, — говорит Валя и обращается к Кузьмичу: — Когда мы, кстати говоря, их брать будем, Федор Кузьмич?

— Они непременно должны снова на дачу заскочить, — рассеянно отвечает тот, думая, видно, о чем-то другом. — Там их и дожидаться надо. Пусть сами достанут то, что спрятали там.

— Значит, с поличным будем брать? — уточняет Валя.

— С поличным, с поличным, — отвечает Кузьмич нетерпеливо и обращается ко мне. — Приедешь в Южный, непременно навести его мать и сестру. Возможно, кое-кто туда и заскочит из интересующих нас людей.

— Когда же мне ехать, Федор Кузьмич?

— А вот встретишься с этим Павлом Алексеевичем, возьмем его под наблюдение, и тогда езжай себе. Тут мы уже без тебя управимся.

Вторая половина дня, когда Павел Алексеевич должен мне звонить, уже наступила. И потому я отправляюсь ожидать его звонка. Ради этого я даже откладываю некоторые срочные дела в городе и некоторые встречи.

Воспользовавшись такой неожиданной паузой в своих бесконечных делах, я пишу всякие служебные бумаги и решаю по второму, внутреннему, телефону некоторые неотложные вопросы, стараясь не занимать прямой городской телефон.

Мои занятия прерывает телефонный звонок.

— Виталий Павлович? — слышу я знакомый скрипучий голос. — Мое почтение. Это Павел Алексеевич. Звоню, как условились. Помните?

— А как же? Конечно, помню, — говорю я как можно дружелюбнее. — Что ж, надо бы встретиться еще разок.

— Нет, не надо, — мягко возражает Павел Алексеевич. — Во всяком случае, пока. Если вы согласитесь со мной, то мы это сами увидим по вашей, так сказать, линии действия. И немедленно отреагируем. За это не беспокойтесь.

— Гм... Кое-что все-таки надо было бы оговорить, — с сомнением произношу я, подавляя досаду.

— Единственный вопрос, который, как я понимаю, вам хотелось бы оговорить, — усмехается Павел Алексеевич, — будет решен так, как вам и не снилось. Но пока мы, к сожалению, не уловили с вашей стороны встречных шагов. Учтите. Смотрим мы внимательно. Так что всего доброго. Спешу. Я вам позвоню недели через две.

В трубке слышатся короткие гудки. Я медленно опускаю ее.

Да, ушел от меня загадочный Павел Алексеевич, буквально из рук ушел.

Глава VI. ОПЯТЬ НЕ САМАЯ ПРИЯТНАЯ КОМАНДИРОВКА

САМОЛЕТ мой вылетает во второй половине дня, так что утром я еще заскакиваю на работу. Мне надо повидаться с Валей Денисовым. Дело в том, что вчера, пока я дожидался звонка Павла Алексеевича, Валя побывал на фабрике, где работает Купрейчик, и просмотрел в отделе охраны все книги регистрации посетителей, которым выписывались по чьей-либо заявке разовые пропуска. Однако фамилия Семанского в книгах ни разу не упоминается. Не был Гвимар Иванович на фабрике, вообще не был, никогда. В связи с этим опять под вопросом, под большим вопросом оказывается искренность уважаемого Виктора Арсентьевича.

Обо всем этом я размышляю, прогуливаясь по огромному залу ожидания Внуковского аэропорта.

Вот объявляют посадку и на мой рейс. Весь полет занимает каких-нибудь два-три часа и проходит над сплошной пеленой облаков, а под конец и в кромешной тьме рано наступившего зимнего вечера.

Однако аэропорт безропотно, даже радушно принимает нас. И вот я уже в объятиях Давуда Мамедова. Он невысок, худощав и подвижен. Лохматые брови на узком смуглом лице придают не свойственную Давуду суровость. Но глаза его сияют от радости. Вообще мой экспансивный друг радуется так шумно, что мне становится неловко и я увлекаю его к выходу.

...Утром я прихожу в городское управление, и уже совсем другой Давуд, собранный и серьезный, подробно информирует меня о положении дел.

Что касается Лехи и Чумы, то, кроме их родных, Давуд установил несколько связей, среди которых есть некий Хромой, в прошлом дважды судимый, где-то лишившийся ноги и сейчас работающий сапожником в маленькой палатке на набережной. Хромой имеет обширные связи в городе, знает вся и всех и пользуется немалым авторитетом. Впрочем, и врагов у него, по словам Давуда, тоже хватает. Парень умный, сообразительный и деловой.

— Артист, — выразительно поднимает обе руки Давуд, словно собирается пуститься в пляс. — Берегу для тебя, дорогой. Мой личный подарок, учти. Никто из нас с ним еще не работал.

— Большое спасибо, — церемонно благодарю я. — А как все-таки его зовут и что еще о нем тебе известно?

— Зовут его, понимаешь, Сергей, фамилия — Голубкин. Живет один, бедняга. Никаких родных, кажется, нет. Приехал сюда из Новосибирска, без ноги и с двумя судимостями. Такой, понимаешь, подарок из Сибири мы получили.