Приключения, 1988

— Но я же, так сказать, ничего не знаю... Клянусь, ничего не знаю... — испуганно лепечет Шпринц. — Если бы я, так сказать, знал... Поверьте...

— Верю, верю. Откуда вам это знать. Но его самого-то вы же знали? По крайней мере, так же, как он вас, когда рекомендовал на этот пост.

Я указываю на стул.

— Ну в какой-то мере, с какой-то, так сказать, стороны, конечно, я его знал. Какой может быть разговор, — разводит руками Георгий Иванович, откидываясь на спинку кресла. — Это, конечно, сам по себе факт.

— И некоторых его знакомых в Москве тоже знаете?

— Кого вы, так сказать, имеете в виду? — настораживается Георгий Иванович. — Поясните, так сказать, на факте.

— Ну, ну. Вы же знаете этих людей лучше меня, — примирительно говорю я. — Будет даже неудобно, если я их вам буду называть. У нас же неофициальный разговор.

— Вы тысячу раз правы, тысячу! — восклицает Георгий Иванович, оживляясь и прижимая руки к груди. — Знакомые у него там есть. Так сказать, были. Это сам по себе безусловный факт. Но, господи боже мой, зачем он туда к ним поехал? Вы можете мне пояснить? — с мученической гримасой вопрошает Георгий Иванович.

— Полагаю, чтобы повидаться, — говорю я.

— Да, да, — горячо подхватывает Шпринц. — Вы тысячу раз правы, тысячу! У него там есть... был, так сказать, задушевный приятель, это сам по себе факт.

— Деловой приятель, — поправляю я.

— Да, да, деловой, — снова подхватывает было Шпринц, но тут же, словно поперхнувшись, внезапно умолкает.

— Представьте, Георгий Иванович, — сочувственно говорю я. — Вот в том самом дворе, где этот приятель живет, его и убили.

— У Виктора Арсентьевича?! — в полной панике восклицает Шпринц. — Быть того не может! Господи боже мой...

— Почему же не может? Всякие споры, ссоры иногда кончаются бедой.

— Да, да... Морально, так сказать, опущенные люди... Это сам по себе факт... — растерянно лепечет Георгий Иванович, не сводя с меня испуганных, водянистых глаз. — Ужас просто, господи боже мой... Я же говорю... Им бы только урвать... Только себе...

— Вот и Лев Игнатьевич...

— Не говорите о нем! — с негодованием восклицает Георгий Иванович. — Это шакал, уверяю вас!.. Это, так сказать, гиена... Его и сам Виктор Арсентьевич терпеть не может, господи боже мой...

— Но принимает, — на всякий случай вставляю я.

— А что, так сказать, делать остается? Только приятных людей принимать? Морально, конечно, хотелось бы. Но фактически...

— Вы давно его видели?

— Кого, простите?

— Да Виктора Арсентьевича.

— Прошлым летом. Приезжал отдыхать с супругой. Милейший человек. И абсолютно культурный. Это сам по себе тоже факт, уверяю вас.

— И деловой?

— О-о! Я понимаю, так сказать, ваш намек, — с хитрой улыбочкой грозит мне пальцем Георгий Иванович. — Понимаю. Но имейте в виду, его поставки нам вполне официальны. Он лишь выполняет указание руководства, это сам по себе абсолютный факт.

И тут я вспоминаю рассказ сестры Лехи о каких-то внеплановых поставках пряжи, причем самые большие партии шли из Москвы. Уж не от Виктора ли Арсентьевича?

— Вы имеете в виду пряжу? — спрашиваю я.

Шпринц важно кивает.

— Именно, так сказать, ее.

— Но Гвимар Иванович после ухода из магазина разве был с ней связан?

— Не имею понятия! — поспешно восклицает Шпринц и выставляет перед собой обе руки, словно защищаясь от кого-то. — Уверяю вас, не имею! Бумаги идут абсолютно официальным путем. Через управление Разноснабсбыта. За высокой подписью, это сам по себе, без сомнения, факт.

— А Ермаков? — снова на всякий случай вставляю я.

— Господи боже мой, при чем тут Ермаков? — впадает в панику мой собеседник. — У него же, так сказать, другая система. Это абсолютный факт. Даже не говорите про Ермакова, боже мой...

— Но Лев Игнатьевич...

Я нарочно сейчас подбрасываю ему эти имена, всякие имена. Пусть он разбирается по-быстрому, в спешке, что я в самом деле знаю и чего нет, где я попадаю в точку, а где пальцем в небо. Пусть разбирается и при этом, конечно, неизбежно будет путаться.

— Вот тут не верьте! — захлебываясь от негодования, почти кричит Георгий Иванович и заклинающе протягивает ко мне короткие ручки. — Не верьте этому человеку, умоляю вас! Обманщик и демагог! Это абсолютный сам по себе факт. Подпустит такие, так сказать, экономические обоснования, что тебе ученый, боже ты мой. А сам... без масла... куда хотите влезет. Его уже многие раскусили, многие! Родного отца зарежет! Всех продаст! Ах, господи боже мой, Гвимар... Какая беда, какая беда...

И Шпринц в припадке искреннего отчаяния хватается за голову.

Но я так быстро не могу переключиться на покойного Гвимара Ивановича. «Экономические обоснования»? «Демагог»? Ведь это очень похоже на моего собеседника в кафе, пресловутого Павла Алексеевича. На всякий случай я подбрасываю Шпринцу еще одно имя.

— А Павел Алексеевич? — спрашиваю я.

— Кто? — удивленно смотрит на меня Шпринц, обрывая свои причитания.

— Павел Алексеевич, — повторяю я.

— Извините, извините. Но такого не знаю, — категорически объявляет Георгий Иванович и, в свою очередь, спрашивает, причем голос у него начинает снова дрожать: — Кто же его, так сказать, убил, вы выяснили?