— Да, надо нам с тобой, Вер, вот в такой благословенный уголок скрыться. Мы тут как древние славяне жить будем... Вот она, — говорит, — Русь-то. Спадает с меня образование, и чувствую я себя простым русским крестьянином.
А я думаю: «Какой ты, лешак тя задави, русский — ты еще по-русски плакать не умеешь». Но не обижаю его — вслух не выражаюсь. Все ж таки гость. Посидели еще, о пустяках разных потолковали. Пошел я в избу и наказываю им:
— Через часок меня толкните, а то я, как выпью рюмку, разоспаться могу.
Разбудил меня Виктор.
— Что, — спрашивает, — не пора на рыбалку?
— А вот соберемся сейчас и пойдем.
— Я уж собрался, — говорит. — Спиннинг готов, мешок тоже.
Я-то думал, мы с лодки будем доро́жить на мыша́, а он, вишь, спиннинговать больше любит. Сели в моторку — Вера с нами — и вниз пошли. Там у меня яма знаменитая — как в ухе́ тайменей. Вылезли на берег, показал я ему, куда блесну кидать, а сам неподалеку на камешек присел — мне-то рыбы не надо, у меня еще с того приезда хвост в леднике.
Показал тут себя кандидат во всей красе. Полчаса не прошло — три тайменя они взяли. Верка с багром вокруг него вьется, а он на нее только покрикивает:
— Живей! Упустишь — в реку за ним полезешь! Выкинет тайменя на берег, пришибет камнем, блесну выдернет и снова кидает. Обернется ко мне:
— Ну и жор, Илья Никитич! Это, я понимаю, рыбалка.
В чешуе весь, курточку слизью перемазал, борода сосульками висит. Покурить не присядет — все блесну мечет. Смотрел я, смотрел: когда ж ты остановишься — десять хвостов уже на берегу, считай, пудов шесть-семь. И еще одного он взял. Водил, водил, наконец в мелкую лунку завел — выкинуть хотел. Нагнулся он его под жабры взять, а таймень-то и рванул. Как хряснется мой кандидат спиной в воду, а рыбу все одно не отпускает. А она его хлещет — только брызги сверкают.
— Верка! — орет. — Помоги встать!
А она — даром что девка — крепкая такая: подбежала к нему да за шиворот из воды выдернула вместе с тайменем. Он — к берегу. Выволок рыбу, вдарил по башке ее и смеется:
— Едва руки разжал — как бульдог вцепился. Я головой качаю:
— Ничего не скажешь — богатая рыбалка. Действительно, жор небывалый. Я такого жора в жизни не видал.
Ну а лихих глаз и чад неймет — говорит Виктор:
— Да, неплохо ловится. Вот покурю сейчас, да еще десяток возьмем.
Тут уж не вытерпел я:
— До дому надо вертаться. Совсем баланс испортишь.
Глянул он на меня — нехорошо так глянул — и говорит:
— Ладно, Вера, поймаем еще одного для ровного счета, да и поехали. А то, чего доброго, Илью Никитича голодовать зимой оставим. Пойдем, — говорит, — на пороге пару раз кинем, там за камнями самые крупные сидят.
С чего он взял, что там крупные? Что в яме, что в пороге — одинаковые поросята кил на десять, от силы — пуд. И опять же ловить там невыгодно: ударилась блесна о камень — то тройник обломился, то краска отскочила. А то, гляди, зацеп — раздевайся да в холодную воду полезай блесну доставать. А на яме — кидай себе потихонечку да таскай на берег — никаких хлопот.