Приключения-77

Иван долго не мог заснуть, ворочался с боку на бок, выходил на воздух, курил. Карусель мыслей в его голове не прекращалась. Было и горько и радостно, горько от собственного бессилия, от презрения к себе, которое он ощутил впервые в жизни. Горечь мешалась с торжеством и радостью оттого, что Гуров доверял ему и поступал мудро, стараясь вернуть Ивану веру в себя... Только почему он сказал: «А изменится ли что?» Он хотел сказать: а вернется ли прежнее доверие — так он хотел сказать? Разве не верно? Ведь любой предатель может вести себя в бою отважно, даже геройски, чтобы скрыть свою истинную личину... Предатель! Нефедов — предатель?!

Иван не был лишен воображения, еще молодого, буйного, неокрепшего воображения. Ему, спокойному в жизни человеку, честному и уравновешенному, иной раз приходили в голову такие невероятные мысли, которым мог бы позавидовать Жюль Верн... Он, взрослый человек, посмотрев кинофильм, мог решительно представить себя на лихом боевом коне, летящим вслед за Чапаевым. Или на месте Валерия Чкалова, ныряющего под мост на своем самолете... А наяву он писал рапорты и просился в Испанию, рвался на озеро Хасан. Еще будучи школяром, он прочитал книгу об Оводе, самоотверженном парне по имени Артур. Иван много дней ходил под впечатлением прочитанного. Он никак не хотел отдавать книгу в библиотеку: ведь Овод стал его другом и братом, а друг должен быть все время рядом... Иван почему-то вспомнил сейчас об этом и, как в далеком детстве, представил себе, что Артур здесь, в этой камере-землянке. Завтра на восходе солнца его вместе с Оводом подведут к увитой плющом стене, а напротив выстроятся шесть карабинеров... Вот он видит на глазах партизан-карабинеров слезы... Время военное, думает Иван, но у каждого в сердце боль сомнения в его вине. И слезы. Полковник Феррари, чем-то очень похожий на Морина, говорит, чтобы солдаты метко стреляли: «Готовьсь! Целься! Пли!» — «Плохо стреляете, друзья!» — скажет Иван, и его ясный, отчетливый голос эхом раздастся в лесу: «Попробуем еще раз! Я понимаю, нелегко стрелять в своего, каждый целится в сторону, в тайной надежде, что смертельная пуля будет пущена рукой соседа, а не его собственной... На левом фланге, держать винтовку выше! Это карабин, а не сковорода! Ну, теперь...» Медленно растает дым... Врач потрясет его за плечо, убедится в том, что он мертв...

— Вставай, Иван!

Нефедов открыл глаза и ничего не увидел. «Наверное, так темно в могиле», — подумал Иван и почувствовал рядом с собой Гурова.

— Пора, Ваня, — негромко сказал Гуров, точно боясь разбудить еще кого-то. — Хлебни кипяточку — и в ружье!

...В лесу стоял густой туман. В пяти шагах нельзя было различить дерево. Партизаны шли плотной цепочкой, радуясь, что их никто не видит и не слышит, так как любой звук тонул в густой вате тумана. Группу вел Самсонов, который лучше знал это направление, Иван замыкал цепь. Он шагал и думал о сне, где его расстреляли. Он злился на себя, на свое не в меру буйное воображение, на нервы, разбудившие это воображение... Так нельзя, нельзя думать только о себе... В двадцати километрах отсюда, в фашистском застенке сейчас, может быть, пытают Архипова. А может быть, его в эту минуту выводят на двор, где выстроились автоматчики... Через мгновение Ивану пришла мысль, от которой его покоробило, точно он наступил на гадюку; он подумал: а не мог Архипов рассказать о партизанских тропах, где можно устроить засаду? Не мог ли он?.. А его арест — фикция!.. Но в этом случае их ждали бы у оврага с овцами!

Нефедов выругался. Шедший впереди боец даже оглянулся, вопросительно посмотрев на Ивана... Так можно далеко уйти, если подозревать каждого, тяжело подумал он, так и Морина можно заподозрить в том, что он специально сгущает краски, пользуясь военным временем... Иван с досады плюнул, вспомнив, что в детстве к нему вдруг приходила мысль, будто спящая бабушка умерла, а он остался круглым сиротой. Он и тогда ругал себя и трижды плевал, чтобы это не сбылось... Старушка учила его повторять: «Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас...» Но Иван никогда не приговаривал, ему было неловко просить у бога помощи.

Уже совсем рассвело, когда группа подошла к намеченному пункту. Перед партизанами, метрах в пятнадцати, была ухабистая, разбитая дорога. Вот здесь и предстояло встретиться с врагом. Приподнятая, поросшая лесом, ближняя к партизанам сторона дороги давала хорошую возможность для наблюдения и ведения огня. Именно этот участок давно приметил Гуров и указал Ивану. Справа дорога уходила чуть вниз в поле, так что открывался хороший обзор местности в сторону Снеженска, слева шла прямо, невысоким редким лесом, где стоял старый заброшенный хутор.