Приключения Аввакума Захова

— Так точно, ваше благородие, — отвечал «боцман»; он никак не мог отрешиться от старой формы обращения. — Вы велели подать мускат, верно, и пусть я, не сойдя с этого места, превращусь в осла, если стану твердить, что не понял вас. Но мускат, ваше благородие, когда его пьют, вызывает изжогу, а красное вино содержит танин и тем очень полезно для здоровья. Покупая вино, я всегда думаю о вашем здоровье. Иначе, помилуйте, зачем бы я это делал — мне и самому мускат больше по вкусу! — Он беззастенчиво врал, потому что определенно предпочитал белому вину красное. И так как оно было дешевле, то за те же деньги он мог купить вина значительно больше и, разумеется, «экономия» шла в его карман. К тому же он и сам пил это вино.

Но профессор, привыкший из-за своего постоянного одиночества рассуждать о жизни и о людях пространно и длинно, думал так. «Вот вам грубая матросская душа, а способна на такие глубокие, даже возвышенные чувства! Моя супруга — пусть земля ей будет пухом! — и та не могла поступиться ни одним своим капризом, а он, этот бывший бродяга и авантюрист, каждый день, — притом я и не подозревал об этом, добровольно жертвует собой ради меня!»

Однажды растроганный и умиленный своим открытием — у него было такое чувство, будто он решил очень сложный ребус, — профессор вызвал нотариуса и в присутствии «боцмана» и двух свидетелей продиктовал завещание. Первый и второй этажи дома он завещал Хари, а мансарду — бывшему коку.

«Боцман», по природе своей человек веселый, после этого стал еще веселее. Он частенько услаждал невзыскательный слух профессора своей флейтой, пел со свирепым выражением лица пиратские песни и с превеликим удовольствием участвовал в играх, которые устраивала по вечерам Прекрасная фея.

Так что даже бывший кок сыграл свою роль в той живительной перемене, которая произошла в мрачной, одинокой жизни Аввакума этой ранней весной.

8

Но вот наступили переменчивые дни — пришла настоящая весна. Неожиданно через островерхий гребень Витоши прорывались полчища черных туч и на город обрушивался проливной дождь. Затем все гак же внезапно и тоже с юга, с просторов Фракии, врывался южный ветер; мчась, словно необъезженный конь, он с грохотом гнал смятые им полчища туч за синюю цепь Стара-Планины. На городских окраинах воздух благоухал сочной зеленью только что распустившихся почек.

Теперь Аввакум реже уходил в лес. С утра он принимался за свои заброшенные в последнее время рукописи, проявлял пленки. Потом шел в мастерскую, надевал халат и, насвистывая какой-нибудь старинный вальс, склеивал осколки разбитых амфор и гидрий или восстанавливал стертые временем рисунки. Работа спорилась, и в этом мертвом царстве мраморных обломков и глиняных черепков время бежало незаметно. Как будто вернулись прежние беззаботные дни: сводчатое окно у него над головой снова казалось ему улыбающимся голубым глазом.

Как-то раз в музей пришла группа школьников старших классов. Посетители проявляли немалое любопытство, а сопровождающего с ними не было. Аввакум охотно взялся быть их гидом. Когда они подходили к последнему экспонату, уже близился вечер.

Одна из девочек вздохнула. Видимо, у нее была склонность к математическому мышлению, потому что она вдруг заявила.

— А вам не кажется, товарищи, что время здесь пролетело, как на космическом корабле? Так стремительно, будто мы двигались по этим залам со скоростью фотонной ракеты!

— Да-а-а, — глубокомысленно ответил один паренек. — Дня как не бывало. Мы даже не заметили его! А если бы пришлось все это время заниматься алгеброй или тригонометрией? Этот день превратился бы в вечность!

Аввакум рассмеялся. В последнее время его чаще можно было видеть смеющимся, таким, как когда-то, до его первого приезда в Момчилово. И хотя он сейчас смеялся и у него было прекрасное настроение, он внезапно почувствовал, что в его душу закрадывается какой-то смутный страх. Так у него всегда получалось — появится что-то хорошее в жизни и тут же исчезает, как золотой след метеора. Прилетает медленно, словно неторопливая птица, а улетает вмиг, с непостижимой скоростью.