Приключения Аввакума Захова

Вскоре он уже был в окружном управлении. Вызвав дежурного лейтенанта, Аввакум поручил ему сходить в гостиницу «Тримонциум», просмотреть книгу записей и сообщить по телефону, останавливался ли в гостинице в ночь с двадцать второго на двадцать третье августа гражданин Боян Ичеренский.

Через полчаса лейтенант позвонил:

— Названному вами лицу была предоставлена комната номер двести семь; номер был освобожден в ночь с двадцать второго на двадцать третье августа, точное время ухода неизвестно.

— Отлично! — сказал Аввакум. — Доставьте мне заполненную им адресную карточку, но только вместе с карточками других постояльцев — вам понятно зачем?

Когда дежурный лейтенант извлек из пачки адресных карточек ту, что его интересовала, и подал ее, Аввакум удовлетворенно кивнул головой: карточка Бояна Ичеренского была заполнена рукой Кузмана Христофорова. Он сразу узнал его почерк — крупный, округлый почерк каллиграфа!

Уже через двадцать минут из Софии сообщили серию и номер паспорта Ичеренского. Данные полностью совпали с тем, что было указано в его адресной карточке.

Аввакум поблагодарил лейтенанта и отослал его со всеми карточками обратно в гостиницу.

Теперь он точно знал, что в ночь с двадцать второго на двадцать третье августа Кузман Христофоров обеспечил Бояну Ичеренскому бесспорное алиби. У Бояна Ичеренского был фальшивый паспорт — на его имя и с его данными, но с фотографией Кузмана Христофорова.

Прежде чем уйти, Аввакум попросил Смолянское управление вызвать под каким-нибудь предлогом обоих милицейских старшин, охраняющих военно-геологический пункт в Момчилове, и на их место прислать других. Новые постовые должны в любое время пропускать его в Илязов двор. Он сообщил пароль и положил трубку.

Порывшись в картотеке адресного бюро, Аввакум выписал себе какой-то адрес. Около двух часов дня он покинул управление.

Дом, который он разыскивал, стоял в средней части улицы, проходившей за городским театром. Это был массивный двухэтажный особняк, близкий по стилю к барокко, с жалюзи на окнах и лепными карнизами под двумя балконами.

Открыла ему пожилая женщина в темном пеньюаре, с худым нежным лицом, которое, несмотря на морщины, хранило следы былой красоты.

— Госпожу Ичеренскую? — спросила пожилая женщина. Она помолчала немного, потом добавила: — А кто ее просит?

— Коллега ее мужа, — ответил, улыбаясь, Аввакум.

Она ввела его в небольшой холл, отделанный красным деревом, с лепным орнаментом на потолке. Эта красивая комната была загромождена обветшалой мебелью и казалась покинутой и старой, как и эта женщина.

— Я прихожусь тетей госпоже Ичеренской, — сказала она. — Тут живут наши квартиранты, а мы ютимся наверху, на втором этаже.

Она указала ему на внутреннюю винтовую лестницу, тоже отделанную красным деревом, с колонками и полированными перилами.

Ступеньки, покрытые потертой, местами рваной плюшевой дорожкой, скрипели, но, как показалось Аввакуму, как-то сдержанно, с подчеркнутым благородством и достоинством.

Тетка Ичеренской ввела Аввакума в гостиную, предложила ему сесть и сказала, что сейчас же пришлет племянницу, которая не ждала гостей и была неглиже. Гостиная, как и холл на первом этаже, была заставлена всевозможной мебелью; некоторые вещи, например, круглый столик с коричневыми ножками и плюшевое кресло на колесиках, носили на себе печать позднего барокко начала века.

Из соседней комнаты доносились звонкие детские голоса.

Минут через десять вошла жена Бонна Ичеренского. Это была высокая стройная женщина лет тридцати, яркая блондинка с полными, только что накрашенными губами. Лицо у нее было удивительно белое, красивое, с мягкими чертами, но чуть увядшее, как у человека, который мало спит. На ней было коричневое платье, украшенное на груди золотой брошью.

Она подала руку, и Аввакум очень галантно поцеловал ее.

— Я привез вам пламенный привет от вашего супруга, — сказал Аввакум, учтиво пододвинув к ней плетеный венский стул. — Он крайне огорчен и приносит тысячу извинений, что завтра не будет иметь удовольствия встретиться с вами.

— Вот как, — сказала Ичеренская с поразительным безразличием в голосе. Она села на стул и слегка приподняла плечи. — Очень жаль.

Но и это было сказано таким же холодным и равнодушным тоном.

Аввакум заглянул ей в глаза, и, если бы не его умение сохранять спокойствие даже при самых неожиданных обстоятельствах, он воскликнул бы от удивления. У нее были глаза Ичеренского — тот же продолговатый разрез, желтые с коричневым оттенком. В это мгновение они были скорее коричневые, чем желтые.

Аввакум достал сигареты, предложил ей закурить; она не отказалась.

Поднося спичку к ее сигарете, он заметил, что указательный и средний пальцы ее руки пожелтели от табака.

Она не спрашивала, почему не приедет ее муж. Глубоко затягивалась табачным дымом и молчала.

— Наши геологи получили срочное задание и ушли в горы, — сказал Аввакум, всячески стараясь казаться веселым. — Я тоже командирован в Момчилово, но с совершенно другой целью: изучать историческое прошлое этого интересного края. Вероятно, вы часто наезжаете в Момчилово, не так ли?