Приключения барона де Фенеста. Жизнь, рассказанная его детям

<1577> Обинье был послан подготовить к войне области и губернаторства Гиени, Перигора, Сентонжа, Ангумуа, Ониса, Пуату, Анжу, Турени, Мэна, Перша, Боса, Иль-де-Франс, Нормандии, Пикардии[1093], с поручением проникнуть в Артуа для некоторой опаснейшей разведки[1094]. Как только его послали, уведомленная об этом королева-мать за его спиной стала строить против него разные опасные козни, как это изложено в конце главы 4-й книги третьей тома II «Истории»[1095]. Добавим сюда только, что по дороге он составил торжественную речь, которую произнес барон Миранбо, и что к концу путешествия, встретив отряд дворян, направлявшихся в замок Сен-Желе[1096], он сдался им в плен, чтобы вернее найти своего друга Сен-Желе, к которому эти люди из Ванзе и повели его пленником. Когда господин д’Анвиль[1097] выступил в поход, Сен-Желе поручил своему пленнику командовать лазутчиками. В этом деле выстрел из аркебузы прожег на Обинье казакин.

По приезде в Гасконь он и Ла Ну[1098] совершили безрассудное по смелости нападение[1099], описанное в главе 6-й той же книги, где упомянуто имя лейтенанта Вашоньера[1100]. Вы должны также узнать еще о двух предметах его гордости, не заслуживших упоминая в «Истории»: во-первых, заметив, что только у него одного в отряде были налокотники на руках, он снял их перед сражением; во-вторых, среди опасностей он переложил шпагу в левую руку, дабы спасти надетый на эту руку браслет, сплетенный из волос его возлбленной[1101]. Этот браслет загорелся от выстрела из аркебузы. Капитан Бурже[1102], который был в этом деле с ним, сообщил ему, что видел это, а Обинье, чтобы объяснить подобное хладнокровие в сражении, показал ему изображение земного шара и креста на эфесе своей шпаги. Избежав этих опасностей, он не уклонился и от прочих при взятии Сен-Макэра[1103]; довольно подробное описание сего события можно прочесть в конце той же главы, под тем же заголовком.

Много раз при всяком удобном случае Обинье искал опасности и славы, что вызвало в его государе не только гнев, но и зависть. Однако в то время, когда король был в нерешительности относительно положения в Лангедоке, он послал туда именно Обинье, который и завершил переговоры так, как это описано в главе 7-й той же книги, а по возвращении подвергся многим опасностям и побывал в различных переделках[1104]. Он допустил тяжкую ошибку, чему виною его религиозный пыл; ибо не должен был сразу же называть поименно отступников никому, кроме господина де Ла Ну, внимательного его слушателя: ему следовало бы промолчать в присутствии названного начальника, и не только на сей раз, но и в прочих случаях, о коих можно прочесть в главе 12-й той же книги[1105].

Здесь мне хотелось бы упомянуть, что, узнав о том, что король не препятствовал намерениям заколоть его кинжалом и бросить в воду, Обинье однажды за ужином в большой компании обратился к своему государю со следующими словами: «Итак, государь, вы могли замыслить смерть того, кого Бог избрал орудием вашей жизни. Я укоряю вас не за услугу, оказанную мною вам, и не за мою плоть, простреленную во многих местах, а за то, что я служил вам честно, и вам не удалось сделать из меня ни льстеца, ни сводника. Да простит вас Бог за то, что вы искали моей смерти; по этим словам вы можете понять, как я хочу ее ускорить». Тут последовали такие колкости, что король встал из-за стола. Да послужит вам этот рассказ предостережением от подобных вольностей.

В «Истории» мы не упомянули о том, что Обинье, еще не оправившись как следует от лихорадки, промучившей его целую неделю, по причине своей слабости попросил, чтобы ему для поединка дали кинжал в одну руку и пистолет в другую; дуэль не состоялась, но друзья посоветовали ему убраться подобру-поздорову, что он и исполнил, направившись в Кастель-Жалу[1106], где у него была должность. Надо заметить, что многие придворные короля Наваррского, из которых Констан[1107], Сент-Мари[1108], Арамбюр[1109]служили примером другим, проводили его на прощальное свидание к государю, на которое Обинье отправился, возвращаясь с прогулки и не сходя с коня. Приехав в Кастель-Жалу, он написал Лавердену следующее: «Сударь, напоминаю вам, что, вопреки всем предупреждениям, я искренне доверился вашему слову: предоставить преимущество вызова мне; какой бы сомнительной ни оказалась, если не ваша честность, то, по крайней мере, ваша предусмотрительность, если господин Ла Мадлен[1110] хочет противопоставить свою шпагу моей, – между этими местами и Нераком[1111] есть хороший песчаный участок; я готов явиться в любой час и любое место, какое вы назначите; мне не нужно никакого поручительства, кроме вашего слова».

Вскоре после этого произошло сражение[1112], описанное все в той же главе 12-й. По окончании его, когда тяжело раненный Обинье лежал в постели и врачи уже опасались за его жизнь, он продиктовал местному судье первые отрывки из своих «Трагических поэм»[1113].