Приключения барона Мюнхгаузена

Все одобрили моё предложение. Я взял себе в помощь сто самых сильных матросов и тотчас принялся за работу.

Едва мы успели связать мачты, как животное зевнуло. Мы тотчас сунули ему в пасть нашу распорку, один конец которой упёрся в верхнее нёбо, а другой – в нижнюю челюсть, пройдя через весь язык. Распорка так удачно встала на своё место, что чудовище никоим образом не могло сомкнуть пасть, даже и в том случае, если бы мачты не были так надёжны.

Вода, свободно вливаясь в желудок, быстро поднялась. Все суда и мы на лодках наконец выплыли на белый свет. После двухнедельного пребывания в вечной темноте дневной свет невыразимо ласкал наши усталые глаза и радовал сердца.

Когда мы осмотрелись, оказалось, что вместе с нами из желудка животного выплыл целый флот из тридцати пяти кораблей всевозможных наций.

Мачты мы так и оставили в пасти чудовища, дабы предостеречь других мореходов от печальной участи попасть в это ужасное заточение, где царит вечная тьма и где несчастные узники страдают от недостатка пресной воды.

Мы очень хотели узнать, где находимся, но долго не могли решить этот вопрос. Наконец на основании прежних наблюдений я определил, что, скорее всего, нас занесло в Каспийское море.

Это море со всех сторон окружено материком и с другими водами не сообщается, и было совершенно непонятно, как мы сюда попали, пока один из жителей сырного острова, которого я взял с собой, разъяснил эту загадку. По его мнению, чудовище, в желудке которого мы пробыли столько времени, перенесло нас в Каспийское море через какой-нибудь подземный пролив.

Как бы там ни было, но и то хорошо, что мы выбрались на свободу. Теперь все наши старания были направлены на то, чтобы скорей попасть на материк.

Я первый выскочил на берег и, едва поставив ногу на твёрдую землю, наткнулся на огромного медведя.

«Ага, приятель! – подумал я. – Как кстати ты попался». Схватив медведя за обе лапы в знак приветствия, я так их сжал, что мишка отчаянно заревел. Не обращая на него внимания, я продержал его за лапы до тех пор, пока он не издох от голода. Этим я внушил к себе уважение всех других медведей, которые с того времени не решались попадаться мне на дороге.

Отсюда я отправился в Петербург, и там старинный друг подарил мне очень ценную собаку, родившуюся от той, которая, как я уже рассказывал, ощенилась во время гона на зайца.

К величайшему огорчению, она жила у меня недолго: как-то подстрелил её на охоте один неловкий охотник. Из её шкуры я велел сшить себе жилет, и когда я надевал его на охоту, меня так и тянуло туда, где дичь. Стоило приблизиться к ней на расстояние выстрела, в ту же минуту от жилета отрывалась пуговица и летела туда, где спрятался зверь или птица. Курок моего ружья был всегда взведён, стрелял я, как это знает всякий, без промаха, поэтому никакая дичь не ускользала от моего выстрела. Теперь на моём жилете осталось всего три пуговицы, но когда начнётся охота, я прикажу снова пришить два ряда.