Приключения бравого солдата Швейка в русском плену

Сейчас же вслед за этим был получен приказ: роте отправиться походным маршем в Будслав, на постройку дороги, о расквартировании заявить на месте, где комендатура для этой цели назначит свободную деревню.

В этот день чиновник возымел благие намерения послать в интендантство за хлебом, но приказ требовал немедленной отправки, а раздача хлеба задержала бы роту не менее чем на час. Поэтому было решено:

– Вон из вагонов, выступать в поход! Одновременно он приказал раздать на руки инструменты. При этом оказалось, что даже на одну треть ни лопат, ни кайл не хватит и что работать будет нечем. Однако офицер не унывал:

– Ничего, зато не будет тяжело в походе, а при работе будете меняться.

И действительно, за весь переход, продолжавшийся четыре дня, никто не предъявил особого желания нести десятикилограммовые железные ломы, а позже во время работы никогда не происходило драки из-за инструментов. Те, которым их недоставало, говорили:

– Мы здесь не для того, чтобы работать: самое большее – это мы можем советовать вам.

От поезда рота тащилась, как караван верблюдов через Сахару. Мартовское солнце вонзало свои молодые лучи в снег, под которым хлюпала вода. Ванек ещё на вокзале заявил, что его ботинки промокли, и едва вошли они в местечко, как он забрался на прогнившие доски, служившие тротуаром, и вытряхнул из ботинок набившийся в них снег.

– Тает, – заявил Швейк, – а вон посмотри, какая прошла, вот бы её пощупать!

Ванек забурчал что-то о глупости, а Швейк продолжал:

– Таких женщин я, собственно, не люблю. Она ничего не стоит, нарумянена, губы накрашены, то ли дело девка из деревни, совсем иначе сложена; она натуральна, вот как та Дуня, что влюбилась в Марека.

И Швейк стал красочно рассказывать о Дуне, Наташе и своих приключениях на работах у крестьянина.

Так они тащились четыре дня до Будслава, располагаясь на отдых в сёлах, набитых солдатами. Шли без обеда, без хлеба, без чая, расходуя по две копейки из денег, сэкономленных в Витебске на ворованных вещах, а Баранов знай потирал себе руки.

– Ей-Богу, большего счастья я и не желаю. Я все сэкономлю, они ничего не требуют. Они, наверное, никогда не едят!

Так он сказал в Будславе своей сожительнице на улице перед комендатурой и смело вошёл в барак. Пленные разбежались в разные стороны по селению, чтобы разыскать себе еду.

Местный комендант ничего не знал о том, что в его районе будет строиться дорога и что на постройку пригонят австрийцев. Он протелефонировал в разные места и, не получив разъяснения, безнадёжно пожал плечами:

– Никто ничего не знает, делайте с ними, что хотите. Деньги на содержание роты вам дали в Витебске?

– Дали на две недели, – ответил Баранов, и капитан успокоился.

– Хорошо, очень хорошо, отведите их в Вилейку, двадцать вёрст будет отсюда. Там батальон Тверского полка. Через неделю он оттуда уйдёт. Там как-нибудь расположитесь, а я запрошу телеграммой Витебск о том, что с вами делать.

Погружаясь в снег, медленно превращавшийся в воду, ночью они пришли в Вилейку, но деревня оказалась набитой солдатами, пришедшими сюда с фронта на отдых.

– Даже и нога сюда не войдёт! – сказал офицер Баранову. – Но вот четырнадцать вёрст отсюда есть деревня Островок, вы, наверное, шли через неё; самое большее там окажется железнодорожная рота, да кроме того, Островок расположен ближе к месту вашей работы: дорога пойдёт на запад из Будслава к фронту.

– Ну, ребята, вернёмся немножко назад, – понукал свою уставшую роту Баранов, – а потом будем отдыхать целую неделю.

И среди ночи они потащились обратно в Островок. Эта деревня тоже оказалась занятой, но начальник рабочей роты обещал утром потеснить своих солдат и дать возможность разместиться и пленным.

– А до утра мы должны подождать, – сладко сказал Баранов, выходя из хаты на площадь.

В ответ на это он услышал хруст плетня, ломаемого для костра, и бешеный крик мужиков и баб, жаловавшихся на новую напасть, посланную на них Богом.

В ту неделю, когда одни утверждали, что в Будславе должна строиться какая-то дорога, а другие этот слух энергично отрицали, в заботах о своей роте Баранов не знал отдыха.

У русской роты он занял на один день хлеба, а на вокзале раздобыл котёл для варки воды. Он показал пленным посылаемую им телеграмму в Молодечно о том, чтобы оттуда прислали походную кухню, в которой для них будет вариться обед, а вместе с этой кухней должен прибыть чай и сахар:

– Будьте только терпеливы, все получите, я вас не обокраду.

Марек с Ванеком заняли целую комнату в избе, в которой они открыли амбулаторию, тогда как в другой части этой же избы, где помещался крестьянин с семьёй, расположилось около десяти пленных, и нельзя было ни пройти, ни пошевелиться.

Баранов относился к пленным по-дружески и внимательно. Каждый день он обходил избы и сообщал пленным, что они ещё могут лежать, так как сегодня хлеба опять не будет, а кухня все ещё не прибыла. Заглядывая к «докторам», он никогда не забывал спросить, какие появляются болезни, и заботливо предостерегал против цинги.