Приключения бравого солдата Швейка в русском плену

Я был также в России и жил в плену в так называемой пленной рабочей роте, где у нас был начальником полковник, который под Перемышлем командовал целой бригадой. Это был такой идиот, что даже те русские солдаты, которые первый раз в своей жизни видели железную дорогу — когда их везли на позицию, издевались над ним. Но с фронта его послали не домой, а сделали начальником двухсот сорока пленных. Сотни тысяч трупов пленных, погибших в лагерях России, Германии и Австрии и других воевавших государств, — вот результат деятельности таких начальников. Свекловица, которая растёт у Миловиц и Иозефова, пшеница, которая волнуется на полях России, теперь вопиет об их деятельности. Они пленных превращали в удобрение для полей «своей дорогой родины».

Лагерь в Воронеже, куда попали Швейк и Марек, был только проходным лагерем. Оттуда пленные посылались на работы. Комендантом в этом лагере был старый капитан Александр Фёдорович Попов. Особенности, которые привели его к этой профессии, были развиты в его характере почти равномерно. Он давал пленным хлеба меньше, чем полагалось, воровал мясо, не давал им сахару и приказывал чай заваривать в котлах. Повара, состоявшие также из военнопленных, чай оставляли у себя, а воду красили пеплом. Возможно, что его деятельность на этом поприще была бы более интенсивной, если бы он не встречал препятствий со стороны начальника воинского округа казачьего генерала Захарова и инвалидов — донских казаков, прикреплённых к этому лагерю. Захаров, человек интеллигентный, строгий начальник, часто навещал лагерь, выслушивал жалобы пленных и спрашивал их о жизни в России. Донские казаки, тоже хорошо выдрессированные солдаты, относились к пленным внимательно, по-военному, как к побеждённым солдатам, и их гордость не позволяла им обворовывать пленных. Другая особенность Попова состояла в том, что он был убеждён, что центральные державы посылают такое количество пленных в Россию добровольно, чтобы они подняли восстание и вызвали критическое положение внутри страны. И так как из опыта русской революции 1905 года он уяснил, что восстание раньше всего начинается там, где люди, благодаря долгому общению, узнают друг друга, то стремился разобщить и изолировать пленных друг от друга.

Когда эшелон пленных, в котором был Швейк, прибыл в лагерь, он заставил его остановиться во дворе, разбиться по национальностям, а затем пришёл с писарями и начал составлять списки.

Запись начали с одного конца, но уже когда дело дошло до третьего пленного, то старые пленные успели передать новым совет не называть своих настоящих фамилий.

— Пошлют тебя в шахты копать уголь, и там ты хватишь горя. Тут ты хоть и голоден, но ничего не делаешь. Скажи ему какую-нибудь чепуху, но настоящей фамилии не говори, а когда будут вызывать в эшелон, то не отзывайся, потому что это не твоя фамилия. А потом покажешь писарю своё удостоверение. Они по-латыни читать умеют.

Выгодные последствия этого манёвра были ясны и писарей капитана Попова и его самого приводили в отчаяние. В один день он переписал пленных, назначил кому куда, а на другой день у него оказывались люди совершенно другие, которые утверждали, что их ещё не записывали. Таким поведением новых пленных они были обязаны старым пленным, попавшим сюда ещё в 1914 году, которые считали своей святой обязанностью воспитать их в таком духе. Таким образом, Швейк, осведомлённый обо всем, нисколько не удивился, когда на вопрос писаря: «Как твоя фамилия?» — один из его соседей без колебания ответил: «Гефенгер Сычак-Вагабунд». На недоумение писаря, не знавшего, как записать эту фамилию, он заявил: «Гефенгер — это имя, а Сычак-Вагабунд — это фамилия». Потом все в ряду переглянулись, и один сказал: «Говорите им что-нибудь такое, чтобы они языки сломали. Я назовусь Гостинским Голечеком с Ржичан».

Когда писарь подошёл к Швейку, тот, не ожидая вопроса, сказал:

— Сапёр Водичка.

— Водичка, — повторил с удовлетворением писарь.

Затем перешёл от Швейка к Мареку.

— А твоя как фамилия?

— Радбылбых Кратина, — сказал серьёзно вольноопределяющийся.

— Что за имена на Западе! — заметил капитан писарю, видя как тот силится запомнить и записать. — А ты спроси его ещё раз, не перепутай.

— Рад-был-бых Кра-ти-на, — говорил по слогам Марек, а Швейк обратился к нему:

— А ты не родственник того самого пана из Кралуп? Он работает жестянщиком и любит лазить по высоким местам. Один раз он сфотографировался на крыше замка Нелагозевес, а на башне в Велтрусах под ним сломалась лестница.

Когда всех записали, капитан Попов пошёл в свою канцелярию и вернулся с какими-то бумагами, по которым он читал:

— Городская управа в Каменке: двадцать человек.

Писаря и казаки забегали от одной группы пленных к другой, стоявших колоннами по национальностям, и брали из каждой группы по одному человеку. Всего оказалось отделено четыре человека.

— Ну, ещё по одному, — приказал Попов, показывая на другой конец каждой группы.

Снова привели по одному. Стало всего восемь. Затем капитан закричал снова:

— А теперь бери из середины!