Приключения бравого солдата Швейка в русском плену

Они хлебали из миски ложками борщ, и их знания русского языка росли ежеминутно. Они узнали, как называется капуста, помидоры, картошка и прочёс. Затем крестьянин начал разговор со своей женой и дочерьми, и Швейк обратил внимание на то, что в их разговоре часто упоминается слово «баня».

Заедали хлебом, причём Марек заметил, что за такой плохой обед не стоило так долго заранее благодарить Бога. Швейк, вполне с этим соглашаясь, сказал:

— Так теперь какие пошли боги скупые! Может, у кого из них и доброе сердце, но больно уж много их надо просить об этом. В Либне жила одна такая Элла Бендова, девушка порядочная, и она не выслушивала объяснения в любви, прежде чем ей не давали на блузу. Кто его знает, как тут: не страдает ли здешний господь Бог глуховатостью. На иконах он выглядит довольно дряхлым.

— Ну, ребята, пойдём помыться, — сказал крестьянин, вставая из-за стола и делая им знак последовать за ним.

Он повёл их через двор к небольшому домику, похожему на хлев. Когда они уже вошли в него, Марек, убедившись, что это не то, что он думал сначала, спросил Трофима Ивановича:

— А отхожее место где?

— Да ты иди в степь, — сказал мужик. — Нам нужника не нужно.

Вольноопределяющийся отошёл. Трофим Иванович открыл двери домика, втолкнул туда Швейка и его друга и дал им понять, что они должны раздеться. Он сам помогал им снимать кальсоны и рубашки.

Затем собрал их бельё и всю одежду, открыл другие двери, ведшие вовнутрь, и вошёл вместе с ними в другое помещение. Хотя и было темно, можно было рассмотреть висевшие на верёвке брюки и рубашки.

— Куда это мы попали? — прошептал Звержина. — Что тут с нами будут делать? Да ведь мы пришли в хлев!

— Ну, это ты ошибаешься, приятель, — наставительно говорил Швейк, — мы в бане. Они для этого имеют то же самое выражение, что и мы. Мы словом «бань» называем тюрьму, заключение. Солдаты и бродяги называют её «лопак», «карцер» или «бань». У образованных и интеллигентных русских принято называть её «каторгой». А мужики называют тоже «бань». Наш мужик говорил тому чиновнику, что как только он привезёт нас, то сейчас же отправит в «баню». Ну посмотрим, с кем он нас запрет здесь.

— Ну, идите, — предложил им Трофим Иванович, показывая на двери другого помещения.

Затем, войдя за ними, он закрыл двери.

Они оказались в совершенной темноте, и только внизу возле самой земли было небольшое отверстие, через которое проходило немного света. Мужик посадил их на лавку, взял в руки ведро воды и пошёл с ним в угол к печке, в которой между камнями блестели угли, и оттуда шёл жар, пахнущий дымом и сажей.

Трофим Иванович взял камень двумя щипцами и бросил его в ведро. Вода зашипела, крестьянин пробурчал что-то с удовлетворением. Затем то же самое сделал с другим ведром и поставил их к лавке.

— Всесвятая кормилица, — зашептал Звержина, — что он делает? Он, как палач, приготовляется к казни! У нас так мучили Яношика за то, что он не выдавал своих сообщников.

Звержина жался к Швейку.

— Я думаю, дружище, что нам этого не избежать, — покорно сказал Швейк, обнимая друга. — Он, наверно, пробует, хорошо ли закалены камни. Он, наверно, заставит нас по ним ходить, чтобы убедиться в том, что мы не убивали русских. Теперь у них недостаток железа, и его заменяют более дешёвым материалом. Ты знаешь, дружище, как возникли сталелитейные заводы Полдина-Гюте в Кладно? Первыми заказчиками железа были иезуиты — для пытки женщин, чтобы узнавать среди них колдуний.

Трофим Иванович поднял вверх новое ведро, отошёл от печки и одним махом вылил воду на горячие камни. Раздался страшный взрыв, словно из орудия, затем треск камней, словно падение шрапнели, и от печки поднялась волна адской жары, проходя облаком по низкому потолку. Головы пленных моментально покрылись потом. Мужик быстро открыл двери, выскочил наружу, крикнул им что-то, что они не поняли, и захлопнул двери.

— Он крикнул «умирайте!» — стучал зубами Звержина, обнимая Швейка за шею. — Он нас оставил тут, чтобы мы испеклись, изжарились, а потом нас съедят!

Жаркий пар наполнил уже всю комнату. Со Швейка лился потоком пот, который он вытирал руками с лица, его глаза горели; солёный пот попадал ему в рот, он отплёвывался и утешал Звержину:

— Мы словно отроки в пещи огненной. Это ещё хорошо, что нас пекут в таком виде. Представь себе, что бы с нами было, если бы нас поливали кипящим маслом! А так нас только запарят. Ты помнишь, что чешский офицер в Дарнице сказал, что плен — это чистилище, через которое каждый должен пройти, каждый должен страдать, прежде чем попасть во врата рая.

— Так он для этого нам и крикнул «умирайте!» — хныкал Звержина. — Никогда в своей жизни я не думал, что мне будет такой конец.

Звержина сполз с лавки и лёг на пол. Швейк не отвечал. Было тихо, только изредка вверху на потолке раздавался сухой треск, словно кто-то ломал сухие ветви; это щёлкали, лопаясь, вши, не выдерживая насыщенной горячим паром атмосферы.

— Тут вот хоть дышать можно, — говорил Звержина, — тут стоит ведро холодной воды. Возьми ты, напейся, — добавил он, погружая лицо в воду.