Приключения Букварева, обыкновенного инженера и человека

Букварев распорядился, чтобы подъездной путь содержался в порядке за счет того же подвозимого гравия, и ушел вдоль берега к зарослям кустарника, где была тропка, по которой, прыгая с кочки на кочку, переходил он болото сам. Он еще раз опробовал тропку на прочность и решил, что взрывники со своим грузом должны бы тут пройти. Да и пройдут, куда же им деваться. Он поведет их сам, потому что никто другой не покажет взрывникам, куда надо закладывать заряды и в каком направлении должна устремляться лавина грунта с той или другой сопки.

Тут все ясно. Но была у Букварева и другая цель, вернее, мечта. А вдруг да во впадине есть такой перешеек, по которому могли бы проползти к сопкам бульдозеры! Вдруг повезет ему, и он ходил и ходил, то и дело пробуя ногами крепость болотных кочек вдоль берега, чувствуя, как гудят с непривычки ноги и как здорово хочется есть. Десятки раз разочарованно выбирался он на берег из чавкающей трясины и заходил в нее снова, но пути бульдозерам на первую сопку не было, не говоря уже о других трех. Это и огорчило и успокоило его. Теперь надо было рассчитывать только на искусственную переправу или на взрывников и готовиться к самому трудному.

Обратно он шел без всяких мыслей. Просто измотался. Все ему было ясно: сыпать грунт в болото, готовить плот или паром, ждать взрывников, которых может и не быть, потому что народ это полусекретный и постоянно нарасхват. И все же Букварев пришел к немаловажному выводу: «На три варианта делаю ставку. А добротный проект должен предусматривать один, самый быстрый, надежный и экономичный. Так-то, товарищ начальник отдела проектирования и начальник строительного отряда. Сам посеял, сам и жни. Будешь знать на будущее, каково строителям с такими проектами…»

— Привет отважному командиру! — неожиданно услышал он издали страшно знакомый, как всегда с наигранным, но не обидным пафосом голос друга Заметкина, шествующего от поселка ему навстречу. Они быстро сблизились и обнялись.

— Ну, молодец, ну, спасибо! — от души благодарил Букварев. — Я ведь тут один как перст, а дело большое, сложное и во многом рискованное. Тем более опыта у меня… Сам знаешь. Командую и боюсь. С тобой мне будет не страшно.

— А я тебя полдня ищу, — принялся рассказывать Заметкин. — Помощник у тебя какой-то кислый. Я ему сегодня же сделаю впрыскивание. Вот увидишь. А то глядит, как пролетариат на буржуазию, и улыбается презрительно. Он не из тех ли, кого ты величаешь юными скептиками?

— Нет, он ничего. Дельный парень. Кое-что повидал в жизни. Хотя походка у него и некоторые манеры… Да он сегодня болен, — поспешил уверить Букварев.

— Сегодня и выздоровеет.

— А как ты расцениваешь мой поступок? — спросил Букварев, думая, что по адресу Юры Заметкин по своему обыкновению шутит. — Не удивляешься моей опрометчивости? Не сочиняешь на меня сатиры?

— Нисколечко! Наоборот! Я давно ждал от тебя чего-нибудь похожего. Понимаешь, такие поступки в нашей обыденной жизни просто необходимы. Они будоражат, увлекают на смелое и честное, они украшают жизнь! Ты, брат, чудный номер выкинул! Я тебя раньше всего лишь ценил и уважал, а теперь буду любить, боготворить!

— Но я вовсе не уверен в успехе. Тем более в легком и быстром.

— Это и хорошо! Если все получится легко и быстро, ни эффекта, ни удовлетворения не почувствуешь. И другие — тоже. И не самовоспитаешься. Тебе тут нужно пройти через горнило! За тобой, братец, сейчас полгорода следит. И следит ревниво, затаив дыхание, как за Папаниным на льдине. Ты хоть понимаешь, что прямо в лицо бросил перчатку своему подлому «другу» Воробьихинскому и всей его банде?

— Ну, зачем уж так-то! Все-то ты преувеличиваешь до безобразных размеров. Литератор… А я вот с простыми людьми не умею ладить и договариваться, зажечь их, за собой увлечь. Замечаю, что поглядывают на меня как-то странно, косо, неодобрительно.

— Взрослые люди не сразу сходятся. Приглядывается к тебе народ и скоро приглядится. Поймут тебя с самой лучшей стороны. Народ, братец мой, не ошибается. А ты всегда и всем был ясен, как летний день. Таким и помрешь.

— А если у меня в голове не реальный и четко рассчитанный план, а лишь не очень ясные предположения, мечты, одним словом? О какой ясности для других тогда может идти речь?

— Не все сразу. И не хнычь. Ты же не умел хныкать. Или уж давай все вместе обсудим. Ведь и мне тут многое дорого. Как я глянул на эти сопки на ветру и под низким небом, так во мне что-то и затрепетало. А Юрочка твой глядит на меня с этакой ядовитой улыбочкой. А я восторгаюсь при нем вслух! Я же тут каждый кустик помню. Даже нашу дипломную работу почти наизусть вспомнил, хотя никогда и не читал ее по-настоящему. По-моему, в ней у нас все довольно четко было расписано и рассчитано.

— А не вспомнилось тебе, что в нашей дипломной фигурировали три сопки, а тут, гляди-ка, их целых четыре? Что скажешь?

— Неужели три было? Это номер! На такое способен только Губин. Вот подлец.

— Теперь поздно кулаками махать.

— Но какая низость!