Приключения Букварева, обыкновенного инженера и человека

— Ну, зачем уж так-то? Мы немножко понравились друг другу и нам совсем ни к чему порывать все. Наоборот. Я бы и еще с вами съездила в такой вот лес или в другое симпатичное место. С вами занятно. Только Губин пусть будет поскромнее, скажи ему. Он ведь лучше, чем показывает себя. А может, и хуже. А тебя попрошу, и очень настойчиво, чтобы… без сегодняшних догонялок и поцелуев. А то голова может закружиться… И неловко же… Не нужно…

— Но у меня все искренне, от сердца! Да и ты…

— Оттого тебе и легче. А мне?..

Букварев помрачнел. Не ожидал он такого удара и все еще плохо верил в него. Хотя, если бы он честно покопался в своей душе, то должен был бы признать, что предполагал и исподволь готовился к этому удару, потому что сознавал, сколь непрочна его ложь и как нелегко будет выпутываться из нее и очищаться. Да если бы и выпутался, то вряд ли мог рассчитывать на доверие Нади в будущем, на уважение. Сам себя бы перестал считать порядочным человеком и ту же Надю посчитал бы в противном случае дурой, которая вешается ему на шею. Все на свете проклинал бы и в первую очередь себя и то, что называется любовью. Бросить игру, свести все к шутке и со временем начисто забыть сегодняшний день казалось легче и правильнее всего другого. Но сделать это не позволяло самолюбие и боязнь оскорбить Надю. Он ведь и в самом деле влюбился в нее. Другой разговор — надолго ли. А на любовь плевать нельзя. Она приходит не так уж часто, и ее не гонят.

Да и что ждет его дома или на службе? Что заменит ему Надю? Нет, он ее не отпустит. Иначе он быстро-быстро покатится по наклонной, и через месяц-другой не стоять ему на ногах. Значит, он пока что не может жить без нее. И ложь его — не ложь, а самозащита. Ложь во спасение — не грех, как говорится в каком-то священном писании. Что ж, неглупые люди сочиняли это писание. И Букварев имеет право на ложь и на Надю, потому что настала в его жизни такая полоса… Он лжет еще и потому, чтобы не терзалась сомнениями и недоверием Надя. Чтобы она была спокойна и счастлива. Чтобы он снова мог целовать ее и чтобы она шла ему навстречу с чистой душой.

— Ты сегодня притомилась. Ведь столько на тебя сегодня навалилось! Я разыщу тебя денька через два-три, и мы потолкуем наедине поспокойнее. Я в первую очередь хочу, чтобы тебе было хорошо, — проговорил Букварев. И Надя согласно кивнула ему.

Они опять сцепили пальцы рук и не спеша двинулись к шоссе. Приближался час, когда за ними должна была придти машина. Они отстранились друг от друга лишь в тот момент, когда сквозь прогалину стала видна дорога, и заговорили громче.

— Эту дорогу мы проектировали, а построена она плохо. Даже серповидного профиля полотну не придали. Оттого и колеи, и грязь, — рассуждал Букварев нарочито серьезно и тут же услышал смех все понимавшего на свой лад Губина.

…Шофер скользнул взглядом по пустым корзинам, по усталым разгоряченным лицам пассажиров и молча отвернулся. И не произнес ни слова за всю дорогу. Но Букварев теперь ни на что не обращал внимания, потому что рядом с ним сидела Надя. Он крепко придерживал ее под руку и чувствовал тепло и упругость ее груди и бедра. Ему давно было неудобно сидеть, притиснутому к рукояткам дверцы, но он не смел и не хотел даже пошевелиться. Он был счастлив уже оттого, что Надя доверчиво прислонила свою голову к его плечу.

Губин пошептался с Аркой и запросил у Букварева пятерку, явно на вино.

— Я домой хочу, — едва слышно, дрогнув только смеженными ресницами, проговорила Надя, и Букварев расценил это как приказ.

— Девочки, конечно, пригласят нас к себе? Покормят, отблагодарят за пикничок, — с прежней игривостью и уверенностью спросил Губин.

— Разумеется! Почему бы и нельзя в выходной? — во весь голос откликнулась Арка.

— Я устала. Мне надо одной побыть. Сделай так, — прошептала Надя так тихо, что сквозь шум мчащейся машины ее услышал один Букварев. — И окно приоткрой. От бензина душно, — погромче попросила она.

Все без особых споров подчинились Буквареву, когда он уже в городе заявил, что едет домой и другим советует разбежаться и отдыхать. И выражение его лица было столь непреклонным, что недоуменно оглянувшаяся на него Арка только крякнула по-мужски и не осмелилась ничего сказать.

Расставались буднично, почти хмуро, словно все четверо остались недовольны вместе проведенным днем и друг другом. А может быть, просто устали. Даже Губин, имевший обыкновение сразу же выкладывать приятелю свои впечатления, в этот раз зевал и молчал.

УТРАЧЕННАЯ СВЕЖЕСТЬ